Ферма кентавров

— Но лучше не лезь, не лезь, тебе говорят! Это игрушки для взрослых! Вы — ещё ребёнки… Хотя, — он окинул меня от макушки до кроссовок каким-то необычным взглядом, — уж-же не ребёнки. Всё на месте, всё классненькое — грудки, попка… Вот мозгов маловато! Ну ладно, вы решили, что умнее всех, решили играть в казаков-разбойников, но зачем про это на всё сел-ло трепать?! Это же не шутки! С вами в другую игру поиграют, в догонялки. Только вы не узнаете о том, что игра уже новая, другая, до тех пор, пока вас не прихлопнут…

Ой, как он был прав! Я вспомнила встречу с Завром, мне стало холодно и тоскливо, я забралась на ветку и стала смотреть в реку. Вода поднялась, видно в горах, на Ай-Петри и Демерджи, уже начались дожди.

Олег снова поднёс к губам бутылку зелёного стекла и пару раз громко глотнул. Я осторожно спросила:

— И что, мы много нашумели?

— А то нет!

— И все всё знают?

— Понимаешь, Рыжая, те, кто раньше не знал ничего — то есть почти все — ни о чём не догадаются, если у них не начнётся такая мания, как у вас — расследовать. Но моли б-бога, чтобы не услышали ваши расспросы те, кто в курсе… Да! Я вообще что хотел тебе сказать — ещё дня три тому назад сидим с Андрюхой у «Салама» за водочкой, как вдруг подваливает Мыкыта…

— Это кто?

— Ну что, ты не знаешь? Урод такой, алконавт… На платформу к электричкам сигареты носит продавать.

Я припомнила вечно пьяненького грязного мужичка:

— Знаю, только не знала, как его зовут.

— Он вообще-то Никита, но хохол, а значит — Мыкыта… Ну, не перебивай! Подходит Мыкыта, падает на хвост, значит, мы ему грамм пятьдесят наливаем, и начинает он байки травить. И говорит, между прочим: «Знаете, а на крутых наших, кажется, наедут!». Ну, ты в курсе, это вашего Борисыча кличут «крутым»…

Я тихо возразила:

— Владимир Борисыч не крутой. Это Костик…

— А деревенским без разницы, кто именно из них! Короче, Мыкыта рассказал, что его один мужик расспрашивал, сколько на конюшне конюхов, да сколько детей, да где Борисыч больше времени проводит. Ну Мыкыта, он же сильно добрый, гадость любому, кто ему не наливает, за бесплатно сделает, он всё и рассказал. Что знал, конечно. А расспрашивал его мужик такой высокий, в чёрное одетый, нос как у боксёра сломанный.

Я вцепилась в ветку обоими руками, как будто кто-то собирался стряхнуть меня в мутную воду:

— Когда он это спрашивал?

— Ага, загорелись глазёнки! Ну Мыкыта не будет же даты запоминать. Да и я не такой дурак, чтоб интересоваться. Уехал этот мужик, на электричке уехал… Да… Так вот, я хотел тебе это сказать, и ещё одну вещь сказать, спросить, вернее. Ты хорошо подумала, под кого яму роешь?

— То есть?

— Ну ты как относишься к вашему Борисычу?

Это всё равно если спросить: «Как ты относишься к Боргезу? К солнцу? К хорошей погоде?»

— Ты не улыбайся! — Олег был таким серьёзным, как будто ни капли не выпил. — Если мужика убили на вашей ферме, причём без разницы, кто убил и за что, — ваш тренер должен быть в курсе. Ясно? И если это убийство выплывет наверх, а оно обязательно выплывет, если вы будете своими девчачьими лапками вокруг него так усиленно грязь разгребать, — то в первую очередь пострадает ваш Борисыч. Ясно?

— Подожди… — об этом я раньше думала, но как о совсем сказочном предположении, а сейчас, то ли из-за того, что это мне сказал Олег, то ли из-за недавней встречей с Завром, показалось мне это оч-чень серьёзным.

— Ну жду, жду. Только всё равно сказать тебе, Рыжая, нечего. Так что на вон, выпей и попустись. То есть, конечно, в том случае, если ты своего тренера посадить не хочешь. А иначе — флаг тебе в руки!

Он протянул мне бутылку, я её машинально взяла и сделала несколько больших глотков. Сладко, щиплет язык и в животе появился тёплый клубочек.

— Олег, — я решила признаться, — если даже мы бросим расследовать, всё равно в милиции уже знают…

— Что?

— Ну, о трупе. Дело в том, что я… — и мне пришлось рассказать про анонимное письмо.

Олег развеселился. Он смеялся долго, со вкусом, запрокинув голову так, что стукнулся затылком о морщинистый ствол ивы. Я сначала разозлилась, потом подумала, что так по-дурацки он смеётся оттого, что выпил, а потом сообразила, что и в самом деле глупо поступила. Ну представьте, анонимка, заклеенная розовенькой жвачной резинкой!

Когда Олег наконец успокоился, то сказал:

— Слушай, да Серёга твоё письмецо прямым направлением в мусорку послал! Ха! Мусор послал мусор в мусорку! Решил, наверное, что это ребятишки забавляются… Правильно решил! Ладно-ладно, не сердись… Смысл тот, что без разницы, писала ты письмо, или нет. Серёга точно никакого внимания на это не обратил. А тебе я всё сказал, — заключил он, — думай и решай!

Мы посидели ещё немного, потом попрощались и я пошла… Сначала сама не поняла, куда. Голова от вина кружилась, мысли разбегались в стороны, но вообще-то я была не пьяная, ведь на ходу не шаталась. Только ясность мысли ускользнула как ускользает из рук, сложенных ковшиком, рыбный малёк…