Фермуар последней фрейлины

— Ну, хорошо… принес мне Толик те сережки. Очень просил купить — видно, деньги нужны были. А сережки… с виду-то они ничего из себя не представляли — простенькие да скромненькие, золота в них немного, и то белое, так что незнающий человек и за серебро его принять может. Да только у меня глаз наметанный, я всякого на своем веку повидал, сразу признал хорошую работу, еще дореволюционную. А на такие вещи покупатель всегда найдется. В общем, заплатил я этому Толику малую толику денег и отпустил его с миром…

— А сережки?

— А сережки продал одному любителю. Как я и думал, он их как увидел — глаза загорелись, сразу купил, не торгуясь.

— Что за любитель?

— Ну, ребятки… — затянул старик. — Разве ж можно своих покупателей сдавать таким, как вы? Вы же его зароете, а он мне живой нужен! Я ему часто товар сбываю…

— Ничего мы ему не сделаем! — отмахнулся бородач. — Поговорим только, как с тобой поговорили!

— Знаю я ваши разговоры… — вздохнул хозяин. — То с утюгом, то с паяльником…

— Ладно, дядя, кончай кота за хвост тянуть! Выкладывай, что за покупатель, как его найти — или мы и правда очень рассердимся! А тебе, дядя, это надо?

— Ох, какие крутые! — старик сверкнул глазами. — Ладно… звать его Иннокентий Михайлович, а найдете вы его в скверике возле Екатерины Великой…

— В Катькином садике, что ли?

— Во-во, он там по хорошей погоде в шахматы играет!

— Ладно, только смотри, дядя — если ты нас обманул, мы непременно к тебе вернемся, и тогда уж ты так легко не отделаешься! Ты уж нам, дядя, поверь!

— Возвращайтесь, возвращайтесь! — вполголоса проговорил старик, когда дверь его мастерской со скрипом закрылась за незваными гостями. — Я вам к следующему разу такую сердечную встречу подготовлю — мама не горюй!

В самом центре Петербурга, около Александринского театра, стоит памятник императрице Екатерине Великой. Государыня императрица красуется в окружении своих придворных и приближенных, взирая с высоты постамента на свою былую столицу. Вокруг этого памятника разбит сквер, который в городе называют Катькиным садиком. В этом сквере всегда многолюдно — старички кормят голубей, молодые мамаши катают коляски…

Но наиболее интересная часть здешних завсегдатаев — это заядлые шахматисты, которые в теплое время года оккупируют большую часть скамеек, разыгрывая бесконечные сицилийские, византийские и староиндийские партии.

Среди этих шахматистов попадаются люди самого разного возраста, от юных дарований, делающих первые шаги в благородной игре, до любителей, перешагнувших девятый десяток, попадаются люди самой разной квалификации — от начинающих до серьезных игроков, имеющих спортивные разряды и почетные звания.

Играют здесь и на интерес, и на деньги, причем иногда на очень большие. Рассказывают, что много лет назад сюда приходил сыграть пару партий на деньги знаменитый шахматист, чемпион, призер и победитель всего на свете, когда ему не хватало денег до зарплаты. Но, вполне возможно, что и врут.

Сейчас шахматная слава Катькиного садика немного потускнела, но все же и сегодня в садике иногда разыгрываются серьезные партии, собирающие десятки зрителей.

В этом-то садике солнечным майским днем появились два совершенно одинаковых человека — огромные, толстые, с густыми черными бородами и длинными волосатыми руками. Они были похожи на больших человекообразных обезьян — горилл или орангутангов. Здесь, в этом уютном сквере, среди молодых мамаш и пожилых шахматистов, эти двое выглядели неуместно, как уголовники на великосветском балу.

Обойдя скверик по периметру и внимательно оглядев шахматистов, орангутанги остановились возле скамьи, где над шахматной доской склонились респектабельный мужчина на вид лет шестидесяти, с благородной сединой, в сером твидовом пиджаке с жилетом, и подросток, почти ребенок, в коротенькой джинсовой курточке, с круглой, наивной веснушчатой физиономией и растрепанными, давно не стриженными рыжими волосами.

Игра, судя по всему, подходила к концу — на доске оставалось всего несколько фигур. За спинами у игроков стояли несколько болельщиков, вполголоса обсуждавших ситуацию.

Мальчик поправил рыжие вихры и передвинул черного ферзя:

— Вам шах, Иннокентий Михайлович!

— Шах? — Респектабельный господин почесал переносицу и переставил короля. — А мы вот так…

Бородачи подошли ближе, бесцеремонно растолкав болельщиков. Один из них положил руку на плечо респектабельного господина и прохрипел:

— Ты, значит, и есть Иннокентий Михалыч? У нас к тебе разговор имеется!..

— Обождите! — шахматист поморщился, сбросил с плеча волосатую руку. — Не видите, тут такой напряженный момент… Вы мне мешаете сосредоточиться…

Бородачи переглянулись, один из них пожал плечами, они отступили в сторону.

Тем временем подросток снова передвинул ферзя и уверенно проговорил:

— Вам снова шах, а потом и мат… Я извиняюсь, конечно, но партия закончена!

Респектабельный господин тяжело вздохнул и развел руками:

— Что уж тут скажешь!

Болельщики возбужденно заговорили и начали расходиться, обсуждая результаты партии.

Бородачи снова подошли к скамье. Иннокентий Михайлович повернулся к ним и проговорил: