Фермуар последней фрейлины

Я обработала рану, представляя себе, что это — Н. Впрочем, может быть, кто-то сейчас так же помогает ему… надо признать, что рана у нашего постояльца скверная, а я все же не врач. Ну да будем надеяться на Всевышнего — больше ничего нам не остается…

Ночью у офицера начался жар, и он стал бредить. В бреду он все время повторял одно и то же имя, вернее — фамилию: Облонская. Я знаю эту громкую фамилию, но кого из Облонских он звал в бреду? Еще он говорил о каких-то драгоценностях, но это, должно быть, проявления горячечного бреда…»

Настя на мгновение оторвалась от чтения.

Вот наконец и появилась в этих записях фамилия ее двоюродной прабабки! Может быть, дальше последуют какие-то ответы на те вопросы, которые мучают ее в последние дни?

Она снова стала читать.

«Наутро раненому стало немного лучше. Он пришел в себя и заговорил со мной, очень благодарил за то, что не оставила его на улице. Узнав мое имя, он и сам представился — Константин Борисович Вельяминов, ротмистр Изюмского гусарского полка. Я рассказала ему, о чем он говорил в бреду, и он был очень смущен. Сказал, что имеет очень важное поручение, которое надеется исполнить, как только станет достаточно крепок. И что от того, как он выполнит это поручение, зависит судьба многих людей, а может быть, даже судьба государства.

Я спросила его, не знаком ли он с Н. Константин Борисович ответил, что пару раз сталкивался с ним, но где он сейчас и жив ли — доподлинно не знает.

К ночи ему снова стало хуже, жар был пуще прежнего. Я сидела при нем, давала ему прохладное питье и обтирала лоб влажным полотенцем. К полуночи он снова начал бредить, и снова в бреду поминал Облонскую и какие-то драгоценности. К утру ему как будто стало лучше, по крайней мере жар спал. Однако осмотрев рану, я увидела, что она сильно воспалилась.

К полудню Константин Борисович пришел в себя, но был еще чрезвычайно слаб. Он со слезами благодарил меня за заботу, после же сказал:

— Жаль, заботы ваши пропадут впустую. Я чувствую, что мне не суждено подняться на ноги…

Я попыталась переубедить его, говорила, что он ошибается, что рана его не так серьезна, и у него есть большая надежда выздороветь. Но он на это отвечал, что я зря его утешаю, что он не боится смерти и что в этом нет ничего страшного — в наши дни столько порядочных людей погибло… одним больше, одним меньше — не столь важно… Вообще, наверное, сейчас приличнее погибнуть с лучшими соотечественниками, чем остаться в живых. Важно же другое: что он не сможет исполнить то важнейшее поручение, о котором он проговорился в бреду. И из-за этого многие люди могут пострадать, главное же — может пострадать его честь.