Ферзь – одинокая фигура

Хм. Окно. Открыл форточку на кухне и окно в гостиной, но в спальне – нет. Спешил переодеться?.. Или открыл, а потом закрыл?.. Я отодвинул шпингалет. Окно советское, двойное. Между внешней и внутренней рамами есть зазор, там хватит места для небольшой вещи… Провел фонариком по подоконнику между стеклами. Пыль, дохлые мошки – и белое пятно. Здесь что-то лежало, но теперь нет. Убийца нашел и забрал. Черт. Черт.

– Владя, я слышала, как во двор въехала машина. Не нравится мне…

Мне это тоже не нравилось. Чувство убегающего времени стало в десять раз острее. И, кажется, нет поводов дальше искать: Чертков спрятал улику в окне, убийца нашел. Почему я все стою среди комнаты?..

Окно слишком ненадежно, а Чертков был слишком умен. Не мог всерьез рассчитывать на зазор между рам. Он сунул туда обманку, а настоящую вещь… В тумбочке, в кровати, в шкафу… Стоп. Я смотрел в шкафу, но не на нем. Поднял руку, потрогал – на шкафу толстенный слой пылищи, я с отвращением отдернулся. Ничего там не спрятано! Хотя… Убийца так же, как я, потрогал крышку шкафа и пришел к тому же выводу. Но не смотрел! Я встал на стул и посветил в промежуток между крышкой и потолком. На шкафу ничего не было, однако… Старая шпалера отходила возле трубы отопления, подмоченная протекшей водой. Под шпалерой имелась полость. Я сунул туда руку и извлек две вещи. Пачка сигарет. Собачий ошейник.

– Мне тревожно, – сказала Мари. – Давай вызовем полицию.

– Идем, – ответил я. – Позвоним с улицы.

Мы вышли в коридор, Мари взяла под руку слесаря. Отперли дверь, ступили за порог, закрыли за собой. Дверь захлопнулась без ключа. Едва мы сделали первый шаг на лестницу, снизу донеслись голоса:

– Это здесь! Четвертый этаж.

– А вот и полиция, – выронил я. – Как видишь, звонить не стоило.

– Что нам делать?

– Имеешь выбор, Мари. Против тебя у них ничего.

Она помедлила две секунды. Шаги на лестнице стали ближе.

Мари повернулась к слесарю и быстро зашептала на ухо. Тот хлопнул ресницами и медленно, неуклюже побрел по ступеням вверх. Пролетом ниже на площадку вышли трое ментов. В форме, при исполнении, с пистолетами и наручниками на поясах. Мы стояли спиной к двери, за которой лежал труп моего врага.

Менты остановились, а я медленно пошел к ним, ступень за ступенью, до предела разгоняя сенсорику. Сквозь радужки глаз проступили эмоции, сквозь одежду – мерцание энергетических центров. В морщинах на их лицах проявился узор детских травм, доисторических обид, заскорузлых комплексов… Вряд ли я смогу справиться с тремя – но разве есть выбор?..

Мари выдвинулась, опережая меня, и остановилась лицом к лицу с главным из них. Она сияла так, что свет отражался в зрачках полицейского.

– Здравия желаю, товарищ лейтенант.

Ровно, сухо, с запахом вороненой стали. Затворная рама. Прутья решетки.

– Здравия… желаю… – произнес лейтенант и прижался к перилам.

Мари прошла мимо, посмотрела в глаза второму:

– Здравья желаю, старшина.

И он уступил дорогу.

Третий.

– Здравья желаю.

Третий вжался в угол лестничной клетки. Ферзь протаранила их, как ледокол проламывает замерзшее море. Я прошел за нею расчищенным фарватером. Менты не смотрели на меня – пялились прямо перед собой, будто в карауле.

Минуту спустя мы сели в машину и выехали со двора.

Первым, что я сказал Марине, было:

– Спасибо.

– Не за что, – ответила она.

– Ты меня не услышала. Я говорю: спасибо. Благодарю тебя.

Марина кивнула – теперь услышала.

– Что нам грозит?

Сказать: «нам» – благородно с ее стороны.

– Не нам. Против тебя никаких улик нет. Против меня – и мотив, и возможность.

Сильно захотелось закурить. Плевать на интуицию и закрытые каналы… но сигарет не было, лишь те, что из квартиры Черткова.

– Если тебя спросят, Мари, где я был прошлой ночью…

– Отвечу правду: ты был со мной в номере гостиницы «Гоголь». Давай согласуем, что именно мы делали. Хочешь, напомню, на каких частях тела у меня родинки.

– Нет. Ты скажешь, что я был с тобою, но среди ночи ушел примерно на час. За коньяком или сигаретами, или чем там еще уходят мужчины среди ночи. Точное время ты не помнишь, поскольку уже дремала, но было темно. Я знаю, что убийство случилось затемно: Чертков зажигал свет; и довольно поздно ночью: он мертв больше двенадцати часов, но явно меньше двадцати четырех.

– Ты хочешь, чтобы я оклеветала тебя?! Я не стану этого делать!

– В противном случае тебя обвинят в соучастии. Скажешь, что я был с тобой – выйдет, что ты делаешь мне фальшивое алиби. Вкупе с сегодняшним появлением на месте преступления, этого будет достаточно.

– Но как они могут обвинить нас?!

– Не нас, меня.

– Тебя… Как? Разве есть улики?!