Фестиваль

– А у нас в Измайловском парке в том году произошла аналогичная история. – Маромой развернула колени в сторону Самокруткина и продолжила: – Зимой с гуляющих граждан какой-то бегун срывал дорогие меховые шапки. Спортивный мужик, в кроссовках, тренировочных штанах, курточке «Адидас». Подбегал, спокойно снимал и бежал дальше. Ничего с ним милиция поделать не могла, пока он сам, как Михалыч выражается, на крутого не нарвался. Ворюга у него ондатровую шапочку на ходу с головы подцепил – и деру.

– И чего?

– Чего… Крутой поудивлялся немного такой наглости, затем достал из-за пазухи пистолет и пристрелил бегунка. Потом подошел, забрал свою шапчонку, сделал контрольный в голову и пошел дальше по своим делам.

– Ворюга, наверное, с мысли какой-нибудь важной того сбил, – догадался Михалыч, ловко управляя рулем и объезжая внезапно образовавшуюся впереди локальную пробку. – Вот и поплатился.

– Ладно, хватит мне разные ужасы рассказывать. И так на душе кошки скребут. – Иван Петрович слегка приоткрыл окно, впустив в салон струю свежего воздуха.

– Вы про Сушкова или про собственное здоровье? – поинтересовался директор Кац.

– Да про все вместе, – без энтузиазма пояснил мэтр.

Самокруткин остался ждать в машине, а в распоряжение директора и Степаниды для большей убедительности был откомандирован Михалыч.

Прошло нудных и тягучих тридцать минут… Наконец из подъезда появился Кац и опрометью подбежал к автомобилю:

– Все в порядке! Мы выбили дверь. Но в квартире никого нет. И пояснительных документов тоже нет. Ни записки, ни еще чего.

– Слушай, Иммануил, а тебя за то, что ты дверь сломал, за задницу не возьмут? Это же чистой воды самоуправство.

– Во-первых, дверь вышибали Михалыч и сосед с шестого этажа – он как раз мимо проходил, а во-вторых, я тут вообще ни при чем. Я четко выполнял указания руководства: где угодно и как угодно обнаружить чуть не сорвавшего премьеру артиста Сушкова.

– Другими словами, мои указания?

– Это я не знаю.

– Или не помнишь?

– Или не помню.

– Молодец. Что я могу еще на это сказать? И все же, Иммануил, ты свою задачу не выполнил.

– Почему?

– Потому что Сушкова обнаружил не ты, а я. Вон он идет… под ручку с какой-то бабой. Постой-ка… Да ведь это не просто баба! Это же Настя! Бланманже! Вот сука!..

– А я всегда говорил: что-то неприятное у нее во взгляде есть! Наконец-то прокололась, зараза… Пойду позвоню Маринке Дудиной – пусть порадуется. – Кац заторопился.

– Постой… Давай сюда Михалыча. Я поехал лечиться. Даю тебе полную свободу действий. Выясни подробности и сам принимай решения. Главное, что Сушков цел и с ним ничего непоправимого не произошло.

В назначенное время Самокруткин переступил порог кремлевской больницы и тут же попал под самое пристальное внимание целой группы людей в белых халатах.

Глава двадцать пятая

Решив не появляться в ближайшее время у себя в офисе, сразу после посещения Бесхребетного Сергей Сергеевич позвонил девушке Лене, встретился с ней и мило провел в ее обществе остаток дня.

«Ничего – пусть привыкают», – решил он, имея в виду сотрудников «Фестиваля». С Леной они долго гуляли по осеннему парку, пили кофе и ели мороженое. Потом Сергей отправил девушку домой на такси, а сам поспешил домой.

Утром позвонила мамаша бывшей флюсовской пассии Аси – Ирина Борисовна и, на скорую руку осведомившись о состоянии дел писателя, начала плакаться на жизнь:

– Слушай, куда мир катится? То, что в нем полно подонков, я знала всегда, но сейчас приходится разочаровываться во вчера еще совершенно приличных людях.

– Пожалуйста, поконкретней, – попытался уточнить Флюсов.

– Подожди, все по порядку. Скажи мне честно, я тебе предлагала архив Николая Робертовича Эрдмана на предмет его анализа и подготовки к отдельному изданию?

– Неоднократно.

– Ты все думал, размышлял, когда тебе за него взяться. А позавчера ко мне заявился Вульф.

– Сексолог?

– Выходит, не зря я часто обращала Асино внимание на твои сложные отношения с сексом! При чем здесь сексолог?! Вульф – это телеведущий. Картавый такой. Из того, что он обычно несет в эфире, в лучшем случае народ понимает только половину.

– А, понял. Виталий Яковлевич.

– Вот именно! Короче, пришел… усыпил мою бдительность, наплел, что собирается делать об Эрдмане большую телевизионную передачу. А когда я пошла на кухню – готовить ему кофе, – украл со стола часть архива.

– Не может быть!

– Вот гнида. Я бы ему и так все отдала. Представляешь, я принесла ему чашку на подносе, а он ни с того ни с сего как заорет: «Вспомнил! Я же на самолет опаздываю!» – и умчался как ошпаренный! А я потом посмотрела – половины фотографий и писем не хватает.

– Может быть, вы что-нибудь перепутали?

– Ну, брось. Что ты из меня дуру делаешь! Вот народ! По ящику все такие честные, а на самом-то деле… То наш великий Юрий Петрович на Таганке музей Эрдмана открывать собирался. Выклянчил у меня дядино антикварное кресло и почему-то установил у себя в квартире. Теперь этот… Что за люди?!

– Ладно… Заваривайте чай. По пути на работу забегу к вам для консультаций.