Фестиваль

– Расскажи, старик, – попросил один из «четырех неизвестных», абсолютно незнакомый доныне Флюсову человек. Причиной его крайней фамильярности служил тот факт, что, отлучившись в туалет по нужде, он только что выпил у барной стойки две пол-литровых кружки янтарного немецкого пива. Такая ж у него была многолетняя привычка, и поделать он с ней решительно ничего не мог – ненадолго оставлять пьющий интеллигентный коллектив, чтобы отлакировать втихаря крепкие напитки чем-нибудь более легким.

– Да пожалуйста. Находясь на службе в вооруженных силах как двухгодичник и однажды оказавшись в славном городе Тамбове, я забрел ночной порой на Центральный телеграф.

– Слушай, давай покороче, – попросил Егор Данилович, – а то твоя история выльется в еще более длинную, чем у Тольки Карлова.

– …А допустить мы этого не можем, – подхватил Файбышенко, потому что разница между любыми настоящими и мнимыми героями имелась везде и всегда самая существенная.

– Как скажите, Евгений Александрович. Буду краток как только можно. Как ваша последняя поэма.

– Что? – с угрозой в голосе произнес всемирно известный поэт.

– Я не хотел вас обидеть. – Сергей Сергеевич опасливо посмотрел по сторонам и, быстренько собравшись с мыслями, сказал: – Ну, так вот. Там я познакомился с очаровательными работницами телеграфа. А поскольку ночевать мне все равно было негде, то перед тем как улечься подремать на ленточном агрегате для перемещения и транспортировки почты, какое-то время пил чай в служебном помещении.

– А разве можно в служебном помещении пить чай?

– Конечно можно. Там я и обратил внимание на пачку пустых правительственных телеграмм с красной каймой. Соображал я всегда быстро. Попросил девчонок набить на одной из них приблизительно следующий текст: «Москва – Кремль. Тыры-пыры… Лейтенанту Флюсову следует к нам прибыть для получения звезды Героя Советского Союза за образцовое выполнение специального задания…»

– А разве так можно?

– Можно.

– А для чего это было надо?

– А не для чего. Очередной розыгрыш.

– У нас за такие шутки на фронте ставили к стенке, – грозно сказал Анатолий Карлов.

– Ну вот. Опять пошло-поехало… – заступился за Флюсова Егор Данилович. – Я ведь, Толя, тоже на фронте был.

– Да знаю я.

– Что ты знаешь? Конечно, не в таком опасном месте, как тыловая газета. А отсиживался в окопах на передовой. Но героем почему-то не стал…

Карлов блеснул глазами – замечание Бесхребетного явно его задело:

– С моими стихами на устах люди в бой шли.

– Сдаваться. – Егор Данилович закашлялся.

– Знаешь что? Не зря тебя сегодня судили товарищеским судом. А – зря приняли такое непринципиальное решение, ограничившись общественным порицанием.

– Ну вот – договорились. – Поэт Файбышенко поднял вверх руку. – Брек, друзья!

Карлов вскочил с места, глаза у него сузились, белки приобрели какой-то голубоватый оттенок:

– А он мне больше не друг!

«Странные все-таки люди литераторы, – подумал Флюсов. – Их предназначение не должно ограничиваться рамками самолюбования. А тут – на тебе: чуть слово сказал кто поперек – сразу всплеск эмоций, как же так – меня, любимого, не уважают в той мере, которая мне больше всего подходит. Хотя, наверное, эта черта имеется в наличии у всех, но здесь она принимает какие-то гипертрофированные формы. – И тут же экспромтом выдал для самого себя очередной афоризм: – Уж лучше дуреть от водки, чем постоянно находиться в состоянии опьянения от сознания собственной важности. Ну что… Они сейчас могут и подраться. Зря я сюда пришел».

– Мужики, прекращайте! В одной моей эпической поэме…

– Да засунь ее себе… знаешь куда… – отмахнулся Карлов.

– А вот за это ты у меня сейчас по роже получишь, – спокойно сказал поэт Файбышенко.

«Блин, – подумал Флюсов, – их уже трое. Сейчас еще пару междометий… Встанут «четверо неизвестных» – и тут такое начнется… Чем же вы тогда, уважаемые товарищи и господа писатели, отличаетесь от различного рода маргиналов и другой шушеры? – И сам же себе ответил: – Да ничем».

– Друзья, – Сергей Сергеевич почти перешел на крик, – весь сыр-бор возник из-за моего дурацкого рассказа. Поэтому прошу – не ссорьтесь. Я готов сейчас же извиниться перед всем коллективом в целом и каждым уважаемым индивидуумом в отдельности.

В ответ чья-то дружеская рука, схватив со стола пустую бутылку из-под коньяка, шарахнула ею по голове писателя-сатирика.

– Убивают!

«Ну и нравы у этой богемы, – подумала прибежавшая на крик официантка. – Каждый день дерутся. Благо Союз писателей от нас в двух шагах».

Она обтерла лицо Сергея Сергеевича мокрым фартуком, осмотрела нанесенные мелкие повреждения и спокойно вынесла свой халдейский вердикт:

– Сейчас оклемается. Милицию звать будем?

– Не надо. – Егор Данилович представил себе еще один товарищеский суд и поморщился.

Оказывается, сатирика шарахнул именно любитель потребления «зеленого змия» без свидетелей.

– Зачем ты это сделал?

– Ребята, простите. Нервы сдали. У меня на работе неприятности. И жена пьет. Теща сволочью оказалась, а тесть – подонком.