Фестиваль

У разведчика Станиславского наступил шок. Он давно думал, что находится под колпаком, в глубине души ожидая ареста в любую секунду. Извинившись, на ходу скребя большим пальцем рукоятку «вальтера» в правом кармане пиджака, он решительным шагом направился в туалет.

– Женька, тебе здесь нравится? – на противоположном конце уже начинающего покрываться пятнами от пролитых напитков и оброненных кусочков еды стола спросил Егор Данилович Бесхребетный своего злейшего приятеля поэта Файбышенко.

Поэт метнул в свой с неправильным прикусом рот миловидный соленый груздь и без какого-либо энтузиазма бросил:

– Да как тебе сказать… Главное, что пока никто не дерется, не хватает со стола еще не распечатанные бутылки и не прячет их с тупым остервенением под нижнее белье. Я за последние годы на подобных сборищах многое повидал… Хотя, если сказать честно, все это напоминает деревенский праздник. Собрались люди по поводу не всем понятного, но, безусловно, важного события и с необходимой для таких случаев радостью веселятся.

– Ты опять? – Бесхребетный занервничал. – Ты опять грязно намекаешь на мое крестьянское происхождение?

Файбышенко сглотнул слюну:

– Слушай, извини, Данилыч, случайно вырвалось. Ну честное слово, не хотел тебя обидеть. Клянусь тебе! Признаюсь, несколько раз пытался тебя этим подъе… – тут Евгений Александрович осекся и с нежностью посмотрел на стоявшую рядом незнакомую даму, – извините… шутил над тобой по этому поводу. Но сейчас, честное слово, – ни сном ни духом.

Бесхребетный с недоверием посмотрел сначала на приятеля, затем – на ту же, что и Файбышенко чуть раннее, даму:

– Ладно, на этот раз я тебя прощаю. Но только ради вас… – Егор Данилыч слегка поклонился незнакомой женщине.

– Как благородно! – вежливо ответила дама легким кивком.

Рок-журналист Михаил Жигульский вел, как всегда, светскую беседу со своим постоянным собутыльником Аликом Бырдиным:

– Кабан, хочешь последнюю хохму? Вон видишь вульгарную тетку рядом с лысым мужиком?

– Лицезрею и созерцаю… – высокопарно отреагировал Бырдин.

– Ты можешь мне верить, не верить, говорить, что у меня хреновое зрение, что я окончательно двинулся, но эта именно та девица, в объятиях которой я несколько дней назад проснулся в рабочем общежитии на окраине нашего замечательного города.

Кабан за долгие годы привык к фантазиям своего товарища:

– Старик, по-моему, ты ошибаешься.

Жигульский обиженно захлюпал носом:

– Хорошо, ты мне не веришь. Тогда я по ходу сегодняшнего действа выберу момент, подкачусь к ней, и она официально все подтвердит.

Бырдин решил проучить Жигульского:

– Старичок, глупость должна быть наказуема, а посему я предлагаю пари. Если это она, с меня кабак.

Жигульский радостно подхватил:

– А если нет, то с меня.

Предъявив милиционерам пригласительный билет, в зале появилась опоздавшая Галя Монастырева вместе со своим кавалером – Николаем Сысковым. Художник Николай по-прежнему находился в завязке, а посему не нашел для себя лучшего занятия, как схлестнуться в идеологическом споре с каким-то важным напомаженным дядей с четким пробором. Уже через минуту после прибытия было слышно, как он объяснял чиновнику ошибки демократического движения:

– Ребята получили в наследство всю старую систему управления. Бюрократы перекрасились, но остались на своих местах.

Человек с пробором вяло отбивался:

– Ну, остались и остались – и очень хорошо, есть кому работать.

– Да, но чем же прельщать и награждать своих активистов?

– Получается – нечем.

– В том-то и дело, – разошелся Сысков. – Это и есть основная причина наступившего государственного грабежа.

– Послушай, Николай, – наконец вмешалась в дискуссию уже хлопнувшая пару рюмок Галя, – ты здесь для чего?

– Чтобы развлекать тебя.

– Вот и развлекай. Вы извините, – Галя мило улыбнулась человеку с пробором, – он у меня парень простой, без изысков.

Сергей Львович Мондратьев между тем вел скабрезные беседы с девушками из организации «Фестиваль»:

– А скажите, Валерия, вы при своей, с одной стороны, молодости, а с другой – красоте ведь наверняка постоянно подвергаетесь фамильярному вниманию мужчин?

– Ну, не без этого…

– Так вот, объясните мне, на какой процент из них вы реагируете?

– Не поняла. В каком смысле – реагирую?

– Все очень просто, – обрадовался Мондратьев, удовлетворенный правильному, соответствующему его развязному характеру направлению беседы. – Ну, к примеру, за вами ухаживают одновременно пять молодых людей.

– Не многовато ли? – хихикнула обычно смурная Наташа.

Сергей Львович успокоил:

– Нормально, нормально. Так вот, пятеро за вами приударяют. Каким же способом, каким женским чутьем вы определяете того единственного или же двух, с которыми вам в ближайшее время предстоит, извините, спать?

Первой возмутилась Светлана:

– Уважаемый писатель-сатирик, вам не кажется, что в последнее время вы стали задавать много нескромных вопросов?

– Правда? – удивился Мондратьев. – Ну, не серчайте, девчонки, это я так. Шучу. Как всегда…

Между тем подвыпившему поэту-песеннику почудилось, что его новая пассия – блондинка из «Лейпцига» начала скучать.