Фестиваль

– Как вы продержались столько лет в Москве? С такой склонностью к высокохудожественной риторике, я думаю, для вас не составляет особого труда пудрить мозги не только своим правительственным чиновникам, но и нашим «совковым».

– Спасибо, Александр, за высокую оценку моих скромных возможностей. А теперь я предлагаю отправиться в – прямом и переносном смысле – в мир музыки – пообщаться с моим гениальным сынулей Клаусом.

– С превеликим удовольствием.

Клаусу всего пять минут назад позвонила его последняя московская пассия и сказала, что оставляет его навсегда. У маэстро закружилась голова, он плюхнулся на ближайший стул и обхватил ее пухлыми руками:

– Все – ложь… – В туманном мозгу незнакомый голос начал монотонно читать когда-то давно заученные юношей стихи:

Жестокая! Коль для тебя отрада –
Знать, что по свету разнеслась молва,
Как ты надменна и бесчеловечна,
Пусть грешники из тьмы кромешной ада
Подскажут мне ужасные слова
Для выраженья муки бесконечной.
Чтоб выход дать тоске своей сердечной,
Чтоб заклеймить безжалостность твою,
Я исступленье безответной страсти
И боль души, разорванной на части,
В неслыханные звуки перелью.

В гримерную вползла Ирина Львовна Ловнеровская:

– Здравствуйте, Клаус.

Молодой человек поднял на нее потухшие глаза, при этом его дыхание стало каким-то стонуще-свистящим.

– Что с вами? – испугалась Ловнеровская.

– Дайте мне яду!

– Зачем?

– Мне изменила моя девушка.

– Ха! Моё хорошее… И всего-то… Мне бы ваши проблемы, уважаемый…

После слов Ирины Львовны у младшего Гастарбайтера почему-то пошла носом кровь, он испугался:

– Это что значит? Это не опасно?

– Да нет, не очень. Хотя кто знает…

Клаус запрокинул вверх голову и упавшим голосом жалостливо произнес:

– Срочно вызывайте «Скорую помощь»!

– Света! Валерия! Наташа! – зычно заорала Ловнеровская. – Кто-нибудь – сюда!

Вместо девушек в гримерку заглянула голова Ниндзи в нарядной тюбетейке:

– Что случилось?

– Дирижеру плохо.

– Что нужно делать?

– Быстренько, голубчик, раздобудь где-нибудь ватный тампон и позвони «03» – нужен врач.

Ниндзя побежал выполнять указания, по дороге рассказывая всем, кто попадался на его пути, о том, что в результате гнусного нападения сын боснийского посла опасно ранен.

– Огнестрельное? – услышав Ниндзянский бред, ужаснулся Райлян.

– Трудно сказать… – загадочно ответил подчиненный и побежал дальше.

Приехавшая бригада «Скорой помощи» вместе с обнаруженным где-то неподалеку Ниндзей ветеринаром быстро поставили Клауса на ноги, констатировав у музыканта обычное переутомление вкупе с нервным перенапряжением.

К шести вечера главный герой фестиваля чувствовал себя вполне сносно для того, чтобы через час снова овладеть широкой аудиторией с помощью своих талантливых произведений.

Флюсов с Козиком тем временем приводили в порядок финансовую документацию, просматривая многочисленные счета, справки, квитанции и договора.

– Скажи мне, Сергей Александрович, что у нас по телевизионным эфирам? Я имею в виду в основном «Вести», ну, и все остальное – по мелочам, что мы там заряжали.

– По ящику – полный ажур! Все идет настолько гладко, даже противно и подозрительно.

– Это верно, что подозрительно. А кого конкретно ты подозреваешь?

– Ясно, кого – врагов.

– А много их у нас?

– Да достаточно. Я думаю, если в процентном соотношении, то они составляют где-то пятую часть от общего числа нетрудоспособного населения планеты.

– В каком смысле – нетрудоспособного?

– А это те, кто любыми способами увиливает от любого труда.

– Мерзавцы! – нарочито взволнованно сказал писатель-сатирик. – Они за это ответят!

– Смею вас уверить, – поддержал шефа Козик, – они ответят и за многое другое.

– А если…

– Этого мы им не позволим!

– Ну, может, у них…

– Полностью отсутствует! И главное – никаких перспектив.

– Это радует. Значит, напоминаю еще раз главное – в половине девятого начинаешь в нижнем фойе накрывать столы, ставишь там два кольца охраны, собираешь вокруг себя всю нашу команду и ждешь моего сигнала. Все понял?

– Как не понять…

– Тогда иди.

Среди почетных гостей четвертого, заключительного дня фестиваля была одна очень известная толстая оперная певица вместе со своим аккомпаниатором. Может, перепутав время начала концерта, а может, от безделья они приехали в зал Чайковского без чего-то шесть и, немного погуляв по его служебным помещениям, с помощью профессионального чутья оказались на сцене.

– Какой оригинальный цвет у этого инструмента, сказала оперная прима, показав глазами на рояль.