Фестиваль

Девушка Наташа громко расхохоталась, а довольный Лева продолжил: – У меня есть замечательная книга Вайля и Гениса – «60-е: мир глазами советского человека». У нее потрясающий справочный аппарат: по именам, цитатам, суммированию. Все систематизировано. Сейчас ведь ни у кого не хватает ни времени, ни денег, ни терпения на какую-нибудь фундаментальную работу, все делается таким образом – присесть и встать. Я прочитал ее и подумал: мы же действительно люди шестидесятых и никуда от этого не денешься. 60-е были для советского человека ощущением предстоящего праздника. И я помню: а ведь черт возьми, действительно! Такой подъем был! – Новоженов долил Наташе шампанского. – Мои родители все время гуляли. Постоянные гости, все поддавали. Я помню, люстру разбили, танцуя рок-н-ролл. А ведь им было за сорок уже. Они нам не давали учить уроки и готовиться в институт, потому что все время в гости ходили друг к другу. Инерция шестидесятых продолжалась и в семидесятые. Я очень хорошо помню, как начинали работать в газетах. Все время: Пойдем по сто грамм, пойдем еще…» Мы знали, что выпьем, нам это не помешает работать, а наоборот, еще лучше будет. Вот Саша Кабаков, например, все время с собой фляжку таскает. Где это видано?! Мы гуляли всегда, это как бы входит в профессию. А знаете, первое, что я увидел в первой своей газете, – это бутылка водки, батон хлеба за двадцать восемь копеек и колбаска, нарезанная ломтями, – такая у меня была журналистская практика. А впереди же рабочий день, и выпивали по стакану, и шли на задание. Умирали тогда исключительно от пьянства. Никто не умирал от рака или СПИДа. Помню, прихожу вечером в редакцию и вижу: ответственный секретарь, покойный ныне, Дима Пискунов сидит и плачет. Я испугался и говорю: «Чего ты плачешь?» Он говорит: «Кеннеди убили. Роберта». Я отошел в сторону и думаю: ведь действительно, личное горе переживает человек, хотя совершенно пьяный. Плачет, слезы… Пожилой человек… Где Кеннеди, где он?! «Московский водник». А его друг Сашка Болотин был корреспондентом. – Лева достал сигарету и глубоко затянулся. – Приходит Пискунов к своему корешу и спрашивает: «Выпьешь со мной?» – «Дима, я больше пить не буду», – говорит корреспондент. А тот ему: «Нет, ты выпьешь со мной». – «Нет, не буду», – стоит на своем Сашка. Тогда ответственный секретарь вне себя возвращается в свой кабинет, потом выходит с материалом, который Болотин только что сдал, комкает его – и в корзину. Месть! Представляете?

– Не представляю… Лев Юрьевич, и что, в журналистском и телевизионном мире все вот так – пьют? – поинтересовалась девушка.

– Все, – твердо ответил Новоженов. – И я в том числе, несмотря на то, что я чистокровный еврей, но у меня особый случай, ведь я еврей с чисто славянскими привычками: ем не вовремя, не занимаюсь своим здоровьем, много курю. Но чтобы остаться евреем, я не уехал в Израиль. Потому что там ты сразу становишься большинством, ощущение исключительности, что ты не такой, как все, сразу исчезает. Я никогда не надеялся, что смогу побывать за границей. И теперь потерял заграницу как некоторую мечту. Мы последнее счастливое поколение, которое не перестает радоваться, что курит «Кэмел». Мы потому и счастливы. И почему, собственно говоря, мы так любим иностранцев? Думаю, что в иностранцах мы любим нашу веру в то, что где-то на земле есть разумные существа. Вот они идут по нашему родному метрополитену, стайка иностранных стариков и старушек, откормленных и моложавых, заставляя обывателя с особой пристальностью всматриваться в них с надеждой, что ли, обнаружить наконец давно искомые анатомические различия: может, у них руки не так приделаны к туловищу?

– Сколько вы знаете всего интересного! – восхитилась Наташа. – Я предлагаю выпить за господина Новоженова. За вас, Лев Юрьевич!

Лева, отхлебнув из своего бокала, пытался было рассказать очередную историю, но, посмотрев на младшего товарища по цеху, передумал:

– Старик, хорошо у тебя… Но мы пойдем. Мне еще везти Наталью на другой конец Москвы, а водитель из меня – сам знаешь…

– Ну что вы, я могу и сама доехать – на такси…

– Нет, как джентльмен, не могу позволить…

Проводив приятеля с дамой, Сергей отправился в ванную принимать душ, откуда его вытащил нехороший предвестник – ночной звонок.

Кто не боится будоражащих, а чаще – откровенно раздражающих трезвонов сумрачной порой, когда сонный, разбуженный человек с замиранием сердца поднимает трубку, боясь услышать там какое-нибудь страшное известие, а вместо этого слышит отвратительное мычание какого-то пьяного придурка, перепутавшего твой номер с номером своего такого же, как и он, любителя ночных нетрезвых бесед!

– Привет, классик! – голос Александра Александровича Бизневского сразу снял возникшее мгновением назад напряжение.

– Привет! Это очередная гигантская флюктуация. Дело в том, что я о тебе сегодня вспоминал. А флюктуация – это когда происходят маловероятные события. Со мной они происходят часто. Давно тебя не видел, а сегодня подумал о тебе, – и ты звонишь.