Читаем Февраль - кривые дороги полностью

Настя отвела взгляд. Ишь чего захотел, так ему и выложи все! Носком ботика она принялась постукивать по тротуару. Мария, конечно, слыхала от нее о некоем Коптеве, но дневников ее не читала и поэтому едва ли догадывается, что он значит для Насти. Увидев их вместе, Мария все поймет. От сестры она не намерена скрываться.

— Пошли! — коротко бросила Настя. Она верила, что сегодня, в такой счастливый для нее день, все должно получиться как нельзя лучше!

— Я не одна, я с гостем, — крикнула она еще из маленькой передней. — Представляю: Федор Коптев.

— Михаил Карпов! — протянул руку Михаил и, указывая на стул, пригласил:

— Прошу садиться, гость!

— Незваный! — озорновато вставила Настя.

Зять погрозил ей пальцем. Мария вытащила чайник из-под широкой ватной бабы.

Михаил принялся расспрашивать Федора о его работе и о других стройках страны, где Коптеву в качестве бригадира удалось побывать в командировках, о чем Настя не знала и слушала с интересом.

Все оказалось проще, чем ей представлялось. Вот он сидит в кругу родных, чувствуется, старается понравиться. Ручной, капельку смущенный. Даже не верилось, что всего неделю назад она вынесла в дневнике приговор своей первой любви.

Федор, вот смехота, любил пить чай с блюдечка, которое подносил ко рту на растопыренной пятерне. И отдувался после каждого глотка. Это уже он дурачился на потеху.

Проводить Федора Настя вышла на крыльцо, и тут откуда ни возьмись появилась Антонина с накинутым на плечи ажурным белым платком.

«Никак сторожила нас!» — удивилась Настя.

Пришлось задержаться, чтобы познакомить ее с Федором.

— Почему назвала себя твоей сестрой эта фея? — спросил у Насти Коптев.

Ни сам вопрос, ни слово «фея» не понравились Насте. Ей не хотелось рассказывать ему про бывшего отчима.

— Дурачится, вот и сболтнула. И совсем не фея она, а машинисткой работает. Ну, хватит. До трамвая один дорогу найдешь, а то придется провожать меня обратно.

— Очень симпатичная чета твои родственники, — сказал на прощание Федор, пожимая девушке руку.

— Весьма, — сухо согласилась Настя, скрывая вдруг вспыхнувшую обиду, мог бы и ей уделить хоть одно приветливое словцо. Впрочем, одной приветливости ей мало. Или она для него все, или ничего! Он вскоре должен понять это!

Г Л А В А  XVII

На другой день Коптев встретился Насте в учебном комбинате во время обеденного перерыва и, как всегда, может быть чуть-чуть ласковее, поздоровался с нею, окруженный ватагой своих неуклюжих монтажников в потертых комбинезонах.

Ни смущения в лице, ни тени чувства, голос, как обычно, ровный, глуховатый.

«Да уж не пригрезился ли мне вчерашний вечер?» — с изумлением спросила себя Настя, глядя вслед уходящему Федору.

Значит, напрасно она утром ехала в ФЗУ, полная радужных надежд на будущее, воображая, что отныне все будет иначе между ними. И даже вознеслась в мыслях до того, что ей придется охлаждать его влюбленность, чтобы держаться в рамках дружеских отношений...

И все-таки с трудом верилось, что для Коптева так мало значило все случившееся вчера: его полупризнание, поцелуй в ладонь, — все, чему с наивной доверчивостью придавала так много значения она сама и Клава, потребовавшая подробного отчета о проведенном с Федором времени.

«Нет, нет, не может быть... Он подойдет ко мне, заговорит, и мне станет стыдно за свои сомнения...» — успокаивала себя Настя, стараясь держаться перед подругой так, точно недавняя встреча с Федором не обескуражила ее.

Но проходил день за днем, а все оставалось по-прежнему:

— Здравствуй, Настя!

— Здравствуй, Федор! — отвечала она, проходя мимо, как проходил он.

«Не понимаю, не укладываются в сознании подобные шутки парня над девушкой, — написала вечером Настя в дневнике. — И что за удовольствие ему мучить меня, зачем? Как я еще мало знаю тебя, Федор Коптев! А что если я на твоих глазах, попросту говоря, стану кокетничать с Володей Ивлевым? Чем, спрашивается, он хуже тебя, лукавого сына Украины? Скромнее разве и уж, конечно, прямодушнее! Вот тогда и посмотрим, Феденька, как ты переваришь такой факт...»

Настя с нетерпением стала считать дни, отделяющие ее от заседания литературного кружка, твердо решив осуществить свои намерения.


На литкружке Володя подошел к Насте сам и, вытащив билеты из кармана, пригласил в театр на оперу «Евгений Онегин».

Настя, не ожидая такого, вспыхнула. Все глядели на них.

— Спасибо, Володя, пойдем, — просто отвечала она, не позволив себе даже мимолетного взгляда в сторону Коптева.

Нет его для нее — вот и все!

Собираясь через день в театр, Настя в бежевом костюме сестры с удовольствием рассматривала себя в зеркале.

Мария залюбовалась ею.

— Ну, можно не сомневаться в успехе! — как бы между прочим обронила она.

Настя перестала вертеться перед зеркалом; ей стало грустно и сразу расхотелось ехать в театр. Как ни обманывай себя, а все мысли о нем, о Федоре, и о том, как он проведет сегодняшний вечер. Прослоняется, наверно, как обычно, по барачному городку со своими дружками.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Плаха
Плаха

Самый верный путь к творческому бессмертию – это писать sub specie mortis – с точки зрения смерти, или, что в данном случае одно и то же, с точки зрения вечности. Именно с этой позиции пишет свою прозу Чингиз Айтматов, классик русской и киргизской литературы, лауреат самых престижных премий, хотя последнее обстоятельство в глазах читателя современного, сформировавшегося уже на руинах некогда великой империи, не является столь уж важным. Но несомненно важным оказалось другое: айтматовские притчи, в которых миф переплетен с реальностью, а национальные, исторические и культурные пласты перемешаны, – приобрели сегодня новое трагическое звучание, стали еще более пронзительными. Потому что пропасть, о которой предупреждал Айтматов несколько десятилетий назад, – теперь у нас под ногами. В том числе и об этом – роман Ч. Айтматова «Плаха» (1986).«Ослепительная волчица Акбара и ее волк Ташчайнар, редкостной чистоты души Бостон, достойный воспоминаний о героях древнегреческих трагедии, и его антипод Базарбай, мятущийся Авдий, принявший крестные муки, и жертвенный младенец Кенджеш, охотники за наркотическим травяным зельем и благословенные певцы… – все предстали взору писателя и нашему взору в атмосфере высоких температур подлинного чувства».А. Золотов

Чингиз Айтматов , Чингиз Торекулович Айтматов

Проза / Советская классическая проза