Февраль - кривые дороги

Когда Настя вышла из дома на улицу, уже горели фонари, звенели, поворачивая с Басманной в переулок, освещенные трамваи, над крышами которых то и дело огненным бисером сыпались искры от дуг.

Настя перешла неширокую улицу, чтобы сесть в автобус и ехать к центру. Морозец чувствительно пощипывал икры ног в непривычных шелковых чулках. Поеживаясь, Настя заторопилась, невольно отдавая дань выносливости модных девиц, в числе которых была и Антонина, не раз поднимавшая на смех ее шерстяные чулки.

Глуховатый мужской голос окликнул Настю. Он мог принадлежать только одному человеку! Боясь разочароваться, она медленно обернулась: перед нею стоял Коптев!

— Не ожидала? — как бы сердито осведомился он.

— Н-е-е-т, — несколько нараспев, чистосердечно призналась Настя.

Ее простодушие не понравилось ему.

— Вижу. Ни капельки не рада!

Она не нашлась, что ответить, хотя могла многое сказать ему. Бессознательно в ней пробудилась хитрость, как хитрил с нею он. Да, да, хитрил, иначе к чему эти «здравствуй — прощай»?

— Не нахожу причины для радости, — помедлив, отвечала Настя.

Подъехал автобус к остановке, и девушка вместе с толпой ожидающих стала продвигаться к двери.

Коптев схватил ее за руку.

— Подожди! Не зря же я тащился сюда с Остаповского шоссе... Если ты в театр, то я могу проводить тебя. Прошлись бы... — в заключение буркнул он и взял Настю под руку.

Она не знала, что и думать, как вести себя. На всякий случай не мешало придать лицу непроницаемое выражение. Было ясно одно: Володино приглашение в театр задело Федора, и вот он не выдержал, примчался...

Да здравствуют, стало быть, ревнивые парни, рожденные в городе Одессе!

— Рассказывай, написала ли что нового? — прервал затянувшееся молчание Коптев, взглянув в лицо Насти долгим, изучающим взглядом. — А может, тебе не писалось? — помолчав, выпытывающе добавил он.

— Что ты, писалось! Над очерком о нашем военруке работаю, — как бы не замечая никакого намека в вопросе Коптева, с живостью отвечала Настя.

Из всех литкружковцев Федор Коптев, по ее мнению, был самым опытным человеком в литературе, поэтому она всегда считалась с его советами и при случае была не прочь обсудить с ним едва зарождающийся в голове сюжет. Настя замечала потом, что это ей очень помогало в работе.

— Ты не устала? — спохватился Федор, приостанавливаясь и глядя на свою разрумянившуюся спутницу.

— Ничуть, — услыхал он в ответ и на мгновение заколебался: отпускать Настю в театр или отговорить, тем более что она уже опаздывала минут на двадцать. Внутреннее чувство подсказывало Коптеву, что она согласится пожертвовать оперой. Но он ничего не сказал, ввел ее в фойе театра, помог раздеться, представляя незавидное положение Володи Ивлева, сидящего сейчас рядом с пустующим стулом. Очевидно, было бы совсем не по-товарищески задерживать Настю. Ладно уж — пусть посидит с незадачливым кавалером, послушает оперу!

Билетерша вопреки правилу, из-за сочувствия к молодому человеку, впустила опоздавшую девушку в зал, и Настя, слегка нагибаясь, прошла на свое место.

Принаряженный Ивлев с тщательно причесанными на пробор русыми волосами, просияв улыбкой, молча пожал протянутую Настину руку. За те полчаса, что он томился, ожидая ее, он уже совсем потерял надежду увидеть Настю. И вот целый вечер им предстояло провести вместе, вдали от глазастых литкружковцев.

Володя предусмотрительно запасся в буфете плиткой шоколада и теперь протянул его девушке. Она взяла, но не отважилась развертывать, шуршать оберткой.

На сцене уже заканчивалась первая картина: барский особняк Лариных с белыми колоннами и балконом в сад чудесно освещался заходящим солнцем. Где-то в глубине слышалось пение работающих крестьян. Слов нельзя было разобрать, но удивительное сочетание человеческих голосов с музыкой создавало настроение умиротворенности и душевного покоя.

Онегин с Татьяной медленно шли по дорожке. Знакомство только что состоялось, они красивы, молоды, нет никаких препятствий к их счастью...

Настя смотрела на сцену, все видела и слышала, и в то же время вечерняя Москва, по которой проходили они с Федором, так и стояла у нее перед глазами. На тротуарах с накатанными ребятней дорожками Федор давал возможность прокатиться и ей, слегка поддерживая под локоть, затем катился сам.

На сцене все оставалось по-прежнему: барская благоустроенность, довольство. Уже спели свой дуэт Ленский с Ольгой, вернулись Татьяна с Онегиным. Заметно вечерело, в окнах уютно вспыхнул свет лампы, в раскрытую дверь балкона был виден накрытый к ужину стол. Но в музыке уже менялось что-то: сначала вдалеке, чуть слышно, с перерывами, потом все ближе, громче и настойчивее зазвучали трагические ноты и наконец заполнили весь зал...