Февраль - кривые дороги

Отступив на несколько шагов от озера, стояли дородные, очень пропорциональные ели с густыми ветвями до самой земли. Насте почему-то всегда казалось, что под такими елками обязательно должны ютиться лесные зверушки. Ей, правда, не пришлось никого увидеть, зато прибрежная жительница, небольшая зеленовато-серая лягушка, сама свела с ней знакомство. Она уселась напротив Насти, любопытно тараща на нее свои выпуклые глазенки. Настя попробовала встать и пойти, лягушка попрыгала за нею.

— Ох, тявочка ты моя! — вырвалось у девушки любимое словцо Клавиной мамы.

С тех пор, едва заслышав Настины шаги, лягушка выскакивала далеко навстречу, а затем располагалась поблизости. Так случилось и сегодня. Обрадованная пунктуальностью своей лесной подружки, Настя радушно приветствовала ее.

— Доброе утро, Тявочка, приятно видеть тебя! Не желаешь ли отведать моего каравая? А я займусь кое-чем... буду записывать свои деревенские впечатления. Ты удачи мне наворожи!

«Бог ты мой, а ведь настанет день, когда я приду сюда в последний раз перед отъездом к маме в городок, — грустно подумалось Насте, — тогда прощай лес, озерцо и ты прощай, удивительная лягушка! С осени мне предстоит последний год учебы в ФЗУ, а там работа на заводе и по-прежнему литературный кружок — «присуха», по меткому выражению Клавы...»

— Ну как, навестила свои владения, хорошо поработалось? — вопросами встретила подруга Настю, едва та вступила на низенькое покосившееся крылечко.

— Спасибо, недурно.

В дверь выглянула Евдокия Никифоровна — худенькая, с небольшим морщинистым личиком женщина — хозяйка дома.

— Поджидаем тебя, Настюшенька, завтракать пора. Кинстинтин вон щавеля с поля принес, — кивнула она на мужа, сидящего возле стола на лавке.

К завтраку была солянка из прошлогодней капусты с сушеными грибами, картошка, запеченная в сметане. Семья ела из общего блюда деревянными расписными ложками. Настя, как гость, — из миски единственной в доме алюминиевой «городской» ложкой.

Над головой Насти, в красном углу, на низенькой полочке красовались три иконы. В середине самая большая в серебряной оправе, за стеклом.

— Евдокиюшкино приданое, родительское благословение! — хвастливо пояснял Константин Петрович.

Евдокия Никифоровна принялась убирать посуду. Хозяин дома, ловко свернув из старой пожелтевшей газеты, что хранилась на иконной полочке, «козью ножку», сел подымить у раскрытого окошка.

— Слышь-ка, Клавдея, — обратился он к дочери, затянувшись несколько раз, — ехал домой через вырубку у Волхлова, и, скажу тебе, вся она, как красным сукном, подернута...

— Земляника поспела! — ахнула Клава, взглянув на подругу. — Надо ехать, папка!

На следующий день чуть свет Константин Петрович запряг Листика в телегу, тайно опасаясь, как бы он не вздумал артачиться по своему обыкновению, но конь был послушен и бойко тронул со двора.

Ехали не спеша, Константин Петрович, высмотрев своими дальнозоркими глазами гриб на обочине дороги, останавливал Листика, слезал с передка телеги.

— Евдокиюшке на жарево! — приговаривал он, пристраивая очередную находку в тряпицу.

Клава дремала, укутавшись в старенькую шаль, а Настя бодрствовала. Зарождающийся на горизонте день робкими лучами солнца; первая, как бы пробная, неуверенно пущенная дятлом дробь, гулко разлетавшаяся по лесу; посеребренная обильной росой трава; кусты можжевельника, с которыми мама всегда парила бочки под соления, от чего потом в доме долго держался сладковатый запах хвои и чуть-чуть ладана, — все ложилось на сердце тихой радостью, запоминалось, и почему-то очень верилось, что настанет время, когда ей понадобятся все пережитые впечатления...

Незаметно становилось теплее, подсыхала под солнцем роса; сумрачный лес повеселел, огласился птичьими голосами. «Ндравный» Листик, никем не понукаемый, вдруг проявил собственную инициативу: прибавил шагу, сердито фыркал, потряхивая рыжевато-гривастой головой.

Взбодрилась Клава, сбросила с плеч шаль, уселась удобнее. Посматривая на свою подругу, Клава со свойственной ей решительностью приступила к давно задуманному разговору.

— Настенька, ты, наверно, не знаешь, до чего я горжусь твоей дружбой... Так вот теперь знай! Горжусь и не нарадуюсь, как мне повезло в ФЗУ. Прикинь-ка, ведь я могла и не попасть в одну группу с тобой и тем более в твою бригаду. Ан, попала! Слушай дальше: я серая деревенская девчонка, да что я, во всем училище не нахожу человека, равного тебе... Стой, не перебивай мысль. Твое влияние распространяется на меня, я учусь у тебя правильной речи, да всему учусь! — не вдаваясь в подробности, говорила Клава, так и не позволив Насте перебить себя. — Оно и понятно, — продолжала она, — ты много читала, сама пишешь. Сестра у тебя ударница, образованный человек. Зять закончил театральное училище. Мне такая семья и во сне не приснится!

— Вижу, вижу, — перебила ее Настя, — здорово ты навострилась с речами в «легкой кавалерии»...