Февраль: Роман-хроника в документах и монологах

Мы вернулись к столу. Протопопов сидел молча и как-то съежившись, в руках он держал какой-то документ. Когда крики над его головой несколько стихли, он встал и сказал:

— Господа, я только что получил письмо от полковника Балашева, который извещает меня о разгроме моей квартиры. Жена моя спаслась у смотрителя здания Симановского, вернуться домой я уже не могу.

Мы все были потрясены этим известием, и наши чувства выразил Н. Н. Покровский:

— Господин министр, мы выражаем вам свое соболезнование.

После этого взял слово я.

— Александр Дмитриевич, в создавшейся обстановке я нахожу нежелательным ваше нахождение в составе совета министров.

— Я просил государя дать мне отставку,— сказал Протопопов.

— Нет, сейчас речь идет не об отставке,— продолжал я.— Уволить вас может только государь... Но если вы немедленно заявите, что больны, и уйдете, у нас будут все права заменить вас.

— Да, да, я понимаю,— ответил Протопопов. Он никак не мог решиться.— Может, мне застрелиться лучше?

— Нет, нет,— поспешно остановил его я,— просто по болезни...

— Да, да, конечно, безусловно...— Протопопов не мог заставить себя встать и уйти.

И тогда я ему помог:

— Я вас очень благодарю от имени совета за то, что вы приносите себя в жертву.

— Да, да, хорошо. До свидания, господа...— Протопопов пошел к двери, но внезапно остановился.— Вот только где мне ночевать? Может быть, в здании государственного контроля?

— Поторопитесь, Александр Дмитриевич,— сухо сказал ему Беляев,— ваше присутствие может привлечь революционеров сюда. Это было бы нежелательное кровопролитие, поскольку караул будет вынужден защищать совет министров.

— Я пойду к своему портному,— решил Протопопов.— Он мне многим обязан.

— Александр Дмитриевич,— снова подал голос Беляев,— избавьте нас от подробностей.

За Протопоповым закрылась дверь: совет министров очистился. Беляев поднялся и, желая поддержать всех нас морально, сказал:

— Господа, это историческая минута в смысле ответственности. Ведь история обязательно скажет: а что же сделали эти господа?

В этот момент Ладыженский передал мне, что меня приглашает великий князь Михаил Александрович, к которому прибыл Родзянко.

РОДЗЯНКО. Уговорившись встретиться с великим князем Михаилом в Мариинском дворце, я выехал туда загодя, учитывая происходившее в городе. Ехать мне пришлось кружным путем по улицам, захваченным толпами народа, под звуки пулеметной и ружейной стрельбы, мимо горящего здания окружного суда... Только благополучно миновав революционную зону и, попав в район, охраняемый войсками, верными правительству, я вздохнул спокойно.

Великий князь ждал меня в кабинете председателя Государственного совета. Он был высок, роста со мной одинакового, представителен, красивые глаза его, унаследованные от датчанки-матери, смотрели приветливо и ласково, только где-то в глубине их таился страх. Михаилу Александровичу я всегда симпатизировал. Фактически он являлся естественным наследником престола — цесаревич Алексей был слишком явно «нежилец» с его гемофилией и прочими наследственными недугами. Михаил ждал своего часа затаясь. Он достаточно зорко присматривался, в стороне от событий, старательно отстраняясь от всяческого активного участия в них, к той смене общественных сил, которая столь явственно совершалась в эти годы, отыскивая в них нужную ему «силу». И он сумел оценить нарастающую силу нашей думской общественности. Он чувствовал, что слух народа уже шокирует слово «самодержавие», что современному правлению приличествует образ «конституционной монархии», и на конституционность эту он с достаточной определенностью, при случае и без случая, выражал готовность. Талантами он не блистал, разумом был не бросок, демократичен в обращении, мягок на язык — качества опять-таки как нельзя более ценные в государе конституционном.

— Я очень рад вас видеть, Михаил Владимирович,— сказал он, протягивая мне руку.

— Разрешите, ваше высочество,— начал я без обиняков,— дополнить нашу утреннюю беседу. Каждый час меняет перспективу. Мы между баррикадами и властью. Нас с двух сторон обстреливают. Дума распущена. Государь не склонен сменить правительство. Это гибель! Все наши упования в этот трудный час связаны с вами.

— Но что я могу сделать?

— Необходимо немедленно явочным порядком принять диктатуру над городом... до приезда государя. Отстранить совет министров и поставить во главе управления Временное правительство из общественных деятелей.

— Да, да, я понимаю вас,— ответил как-то растерянно князь.— Но я не имею права принимать предлагаемые меры... Я должен прежде всего переговорить с председателем совета министров Голицыным.— И он попросил позвать князя Голицына.

Михаил Александрович закурил папиросу, стал ходить по кабинету.

В это время вошел, еле передвигая ноги, этот дряхлый старик Голицын, от которого, как мне казалось, всегда пахло нафталином. Я вспомнил Рябушинского, который говорил мне: «Наше правительство состоит или из раболепствующих ничтожеств, или из делающих себе карьеру беспринципных комедиантов».