Февраль (СИ)

И тут-то я, наконец, додумалась удивиться. Томас подумал, что меня удивила его осведомлённость, и поспешно пояснил, что ему об этом сказал управляющий, мсье Грандек, когда спрашивал, не видел ли он мадам Лавиолетт, мадам Фальконе и мсье Гранье?

Но удивилась я вовсе не этому, разумеется. Скорее, странной комбинации: я, Фальконе и Габриель? У де Бриньона, видимо, не все дома?! Более нелепого выбора и придумать нельзя!

Если Поль Февраль мужчина, во что свято верит парижская пресса, то с какой стати он вызвал нас с Соколицей в первую очередь? Ладно, со мной всё ясно, таинственная вдова, убийца своего мужа, одержимая жаждой мести его любовницам… Но Фальконе! Он что, и её подозревал?! Ах, да, её же не было за обедом в тот день, когда убили Селину. И ведь она так и не сказала, где она была!

Если предположить, что это она убивала всех тех девушек, то картина складывалась преинтересная! Во-первых, это сразу же объяснило бы её нездоровое увлечение Февралем и её вполне нормальное на первый взгляд увлечение книгами по психоанализу. Во-вторых, её смерть перестаёт выглядеть подозрительно, учитывая то, что мы узнали от Ватрушкина сегодня. Сначала несчастный влюблённый хотел повеситься, но затем, когда мы вытащили его из петли, он вдруг передумал и решил убить Фальконе прежде, чем та расскажет полиции о его якобы отношениях с покойной Селиной Фишер. Ватрушкин вспоминает, как слышал за завтраком об озере и маргаритке, и придумывает отличный план – он убивает убийцу, копируя почерк самого убийцы, и вот – вуаля! – волшебным образом убийца превращается в жертву.

Если так, то полиция никогда в жизни ничего не докажет.

А это плохо, потому что подозрение опять ляжет на меня.

Я всерьёз озадачилась, и совсем забыла, что должна была ответить Томасу ещё с полминуты назад. А он ведь всё ещё ждал ответа!

– С вами всё в порядке, Жозефина? – Заботливо спросил он, отметив моё странное состояние.

– Да, простите, я просто немного не в себе после разговора с мсье де Бриньоном, – сказала я чистую правду. – Я не знаю на счёт мадам Соколицы, и на счёт Габриеля Гранье тоже не знаю, ума не приложу, зачем они могли ему понадобиться! А что касается меня… слышали вы или нет, но я подарила Селине ту самую шляпку, что нашли рядом с местом преступления. Мсье де Бриньон хотел, чтобы я объяснила лично ему, каким образом моя вещь оказалась у убитой горничной.

Да-да, и только это! И вовсе не собирался любезнейший де Бриньон обвинять меня в убийстве любовниц моего покойного мужа, ну что вы, как вы могли такое подумать! Томас, видимо, и не думал, потому что улыбнулся вполне располагающе, и предположил:

– А наш Габриель, должно быть, попал под подозрение как единственный француз, приехавший из Парижа в Берн одновременно с Февралем. Тогда я должен разубедить комиссара как можно скорее, у Габриеля железное алиби: он приехал в «Коффин» на день раньше. Тринадцатого июля, а не четырнадцатого и не пятнадцатого. Я помню день его приезда потому, что он совпал с днём рождения моей Наны. Эта бесстыдница сказала тогда, что не желала лучшего подарка, чем соседство с таким обаятельным мужчиной! – И тут Томас наградил меня обезоруживающей улыбкой, а я нахмурилась.

– Зачем вы мне это говорите? – Опять я видела во всём подвох, да? И почему я не подумала, что Томас просто давным-давно догадался о моей симпатии к Габриелю, и хотел как лучше?

– Я просто не хотел, чтобы вы думали о нём плохо, – ответил он. – В конце концов, мсье Арсен был прав, когда говорил, что Тео – далеко не единственный художник в «Коффине». Но, я вас уверяю, это был и не Габриель!

Что, серьёзно? Нет, ну надо же, какая проницательность! Я выдавила из себя улыбку, и, поблагодарив Томаса, попрощалась с ним и заспешила к себе, на ходу кляня себя за то, что у меня не вышло сохранить в тайне свои чувства к Габриелю от этого человека. Спасибо, конечно, Томас, и за сочувствие тоже спасибо, но я и без твоих добрых слов знала, что это не Габриель!

Почему? Потому что, чёрт возьми! Что, сразу троих, да? Красавицу Габриэллу, богатую наследницу, загадочную темноглазую вдову Жозефину Лавиолетт, и невинную простушку горничную – ну почему бы не очаровать? Как бы я не ненавидела мужчин, как бы я не была убеждена в низменности их натуры, одно я знала точно – Габриель не стал бы так поступать.

Просто не стал бы, или я ничего не понимаю в людях!

Если вы сейчас сочтёте меня романтичной влюблённой дурой, я скажу так: о, да, Габриель Гранье вполне мог бы задушить Селину Фишер голубым шарфиком в горошек, но Габриель Гранье уж точно не был тем человеком, с кем она встречалась в домике у реки! Это не он затуманил ей голову сладкими речами, и не он влюбил её в себя. И запонка принадлежала не ему, а кому-то ещё.

Так-то.

IV