Февраль (СИ)

– Габриель, пожалуйста, оставь нас.

– Что?! Ты же не собираешься оставаться с ним наедине, здесь?! – С таким возмущённым видом спросил Гранье, будто не он сам уединился со мной здесь же минутами ранее. То есть, в этом он ничего предосудительного не видел, а с господином комиссаром оставаться наедине в своей спальне мне было ни в коем случае нельзя!

Восемь лет назад – может быть.

Но не теперь.

– Габриель, – собрав всю свою волю в кулак, я как можно мягче произнесла: – Пожалуйста, прошу тебя, уходи. Господин комиссар наверняка желает обсудить со мной некоторые формальности.

– У тебя в спальне?!

– Габриель, я умоляю тебя! – Застонала я, едва ли не притопнув ногой от отчаяния. Боже, ну почему он такой упрямый? Неужели не понимает, что сам же наживает себе неприятностей в эту самую минуту? Если не понимал, то де Бриньон решил объяснить ему простые истины:

– Даю вам пять секунд на то, чтобы уйти по-хорошему, – сказал он Габриелю, – в противном случае я уведу вас отсюда под конвоем и посажу под арест по подозрению в убийстве Селины Фишер и Виттории Фальконе.

– Фальконе?! – Габриель изумлённо взглянул на де Бриньона, позабыв о нашей непростой ситуации в одночасье. – Виттория мертва?! Но она же… ещё этим утром…

– Четыре секунды, – безжалостно продолжил де Бриньон. – Три, две…

– Бог ты мой, Габриель! – Воскликнула я, и, поняв, что дело с мёртвой точки не сдвинется, взяла его за плечи и едва ли не силой подтолкнула к выходу.

– Жозефина, я не оставлю тебя с ним наедине! Это неприлично! – Не унимался Гранье, глядя поверх моей головы на де Бриньона с неприкрытой ненавистью. – Врывается к тебе без стука, хамит! Да разве так ведут себя полицейские? Нет, Жозефина, и не проси, я не уйду, я…

– Габриель, он мой старый… знакомый, – пересилив себя, я всё же вынуждена была признать это. Не сомневаюсь, де Бриньон усмехнулся, услышав, как я охарактеризовала наши с ним прошлые отношения. – Он ничего мне не сделает, клянусь тебе. Мы просто поговорим, вот и всё. Пожалуйста, уходи, не наживай себе врагов, они и так подозревают тебя! Я прошу тебя, – я понизила голос, искренне надеясь, что у де Бриньона хватит такта не подслушивать, но, не сомневаюсь, именно в этот момент слух-то он напряг, – Габриель, сделай это ради меня. Считай это моей личной просьбой. Пожалуйста! Просто оставь нас.

Подействовало, вы не поверите! На ум пришли поэтичные слова Габриэллы Вермаллен, начитавшейся женских романов о любви. «Он будет счастлив стать вашим рабом», так она сказала? Получается, восемнадцатилетняя девочка оказалась проницательнее меня – Гранье, действительно, ушёл. Не забыв подарить мне ну очень недовольный взгляд на прощанье, и точно такой же, но с нотками ненависти – де Бриньону.

Я закрыла за Габриелем дверь, и, прижавшись к ней спиной, на несколько секунд прикрыла глаза. Уф, хоть от одного удалось избавиться! Посмотрим, как обстоят дела со вторым…

Ясное дело, что хуже. Неизменно хуже.

Но чтоб настолько… Я, кажется, только теперь начала понимать, почему Габриель не хотел оставлять нас вдвоём. Когда я заметила, каким взглядом на меня смотрит этот мерзавец, мне сделалось поистине жутко.

Похоть, господи! Животная страсть, самая настоящая похоть, и плохо скрываемое вожделение! Совсем как тогда, восемь лет назад. Я с некоторой растерянностью посмотрела на Эрнеста, и спросила:

– Доволен?

Он усмехнулся в ответ, и, встав напротив, облокотился о подоконник, и вновь принялся меня рассматривать. Сказать, что под его взглядом мне стало не по себе – не сказать ничего. Мне захотелось обнять себя за плечи и поёжиться, но я не сделала этого, вовремя вспомнив, что мой муж научил меня блестящему самообладанию.

– Мы не с того начали, Жозефина, – сказал де Бриньон, устав молчать. – Для начала – здравствуй.

– Что ж, и тебе не хворать! – Я решила не оставаться в долгу, раз этот ублюдок хотел играть со мной – пускай играет по правилам! – Как жена? Как дочка? Я слышала, подаёт большие успехи в музыке! На твоём месте я наняла бы ей хорошего учителя-итальянца. Эти ребята знают в музыке толк, если верить моей Франсуазе.

Он слушал мои язвительные речи с той же самой усмешкой, что и вначале, и не переставал меня разглядывать. А потом сказал зачем-то:

– Я настоял, чтобы её назвали Луизой. В честь моей сестры.

– Это… трогательно. – Отозвалась я, не понимая, с какой стати он обсуждает со мной всё это спустя восемь лет. Ситуация, согласитесь, не располагала к задушевным беседам о семье. Или это я снова вредничаю?

– Жозефина, ты не хочешь поговорить начистоту? – Спросил он меня вдруг. Без малейшего перехода, и до того неожиданно это прозвучало, что я растерялась на пару секунд. Но лишь на пару. Думаю, он этого и не заметил.

Начистоту, да? А это смотря что он имел в виду.

Я так и сказала:

– Смотря что ты имеешь в виду.