Февраль

– Немедленно прекрати этот фарс, – сказала я с презрением, встав между Габриелем и Эрнестом, так близко к последнему, что моя грудь практически касалась его груди. Что несколько обескуражило де Бриньона, который даже теперь, восемь лет спустя, не мог на меня спокойно реагировать.

– Скажите, вам не знакома некая Офелия де Вино, мсье Гранье? – Не унимался де Бриньон, старательно переводя взгляд с меня на Габриеля. И всякий раз у него ничего не получалось, всякий раз он возвращался к моим горящим яростью глазам.

– Очень смешно, мсье комиссар, – проворчал Габриель.

– Мария Лоран? Иветта Симонс?

– Чего ты добиваешься, Эрнест, чёрт возьми?! – Уже не в силах себя контролировать, я схватила его за отвороты мундира и заглянула в его небесно-голубые глаза, в надежде найти там хоть малейший намёк на совесть.

Бесполезно.

Совести у этого человека не было никогда. Иначе он не бросил бы меня восемь лет назад, не так ли?

– Ты сама этого хотела, – бесстрастно ответил он.

Ещё один чёртов мальчишка! Не придумал другого способа мне отомстить?! Я ослабила хватку, выпустила его, и, отойдя в сторону, взялась за голову в приступе отчаяния. Я не знала, как помешать этому безобразию. Я не хотела, чтобы Габриель пострадал из-за меня, господи, как я этого не хотела!

– Ты не можешь арестовать его, – прошептала я. – Не можешь, чёрт возьми! Он невиновен!

– Так пускай докажет, – с усмешкой произнёс де Бриньон. – Покажите мне ваше правое предплечье, мсье Гранье, будьте любезны!

– Господи, да как же ты смеешь? – Застонала я в отчаянии. Он снова пытался меня унизить, чёртов ублюдок! Неужели он получает от этого какое-то своё, особое удовольствие? – Все вы, что ли, такие в этой вашей полиции? Нападаете исключительно на тех, кто не может дать сдачи? Почему ты Гарденберга не попросишь раздеться?! Томаса Хэдина? Почему одних вы старательно обходите стороной, а других всё никак не можете оставить в покое?

– Я и Гарденберга раздену, и Хэдина, самого Фишера, если понадобится, – сказал де Бриньон, будто бы в своё оправдание. Намекая, очевидно, что он-то, в отличие от Витгена, швейцарскую знать не боится ничуть. А сам сделал знак Габриелю – дескать, давай-давай, не стесняйся!

Гранье, в свою очередь, наградив его хищным взглядом, стал расстёгивать пуговицы на жилетке. У него не было выбора, и он, и я прекрасно это понимали. Но лучше нас понимал это сам де Бриньон, и, скрестив руки на груди, с усмешкой наблюдал за Габриелем. И, видимо, его извращённой натуре этого показалось мало – решив, что недостаточно меня унизил, он сказал, когда Габриель замешкался с последней пуговицей, застрявшей в петле:

– Жозефина, не стой столбом, поспособствуй, что ли? Думаю, тебе не впервой помогать ему раздеваться!

А вот этого Габриель стерпеть уже не мог. И я его прекрасно понимала – сама страсть как хотела наброситься на этого ухмыляющегося мерзавца с кулаками! Но так же я понимала и то, что Эрнест его провоцировал. Нарочно провоцировал на драку, чтоб было за что арестовать Габриеля, когда никакой раны на его плече не окажется.

Мне ни за что не удалось бы их разнять, если бы они сцепились, и тогда случилась бы неминуемая катастрофа. Габриеля арестовали бы за нападение на представителя власти, на радость де Бриньону, и осудили если не за убийства – так за это!

Но гораздо раньше приключилась катастрофа куда более страшная. И она не дала случиться кровопролитию, не дала Эрнесту де Бриньону восторжествовать. Дверь моего номера без предупреждения распахнулась, вот уже в который раз, и жалобно скрипнула, ударившись о стену – на пороге стояла разъярённая мадам Вермаллен, с красным лицом и заплаканными глазами.

Я подумала, что она явилась ко мне, чтобы высказать всё то, что она думает о моём лёгком нраве, вкупе с парочкой фраз о том, что я сломала жизнь её дочери. На фоне таких перспектив присутствие в моей спальне самого Габриеля выглядело просто чудовищным: можно было начинать бояться, что в порыве ярости Верамаллен убьёт нас обоих, она же была явно не в себе!

Но всё оказалось гораздо хуже.

В десятки тысяч раз.

– Убийца! – Закричала она, бросаясь на меня. – Это ты убила её! Ты убила мою дочь!

Эрнест не дал ей сделать и шагу в мою сторону, молниеносно среагировав и перехватив графиню прямо там, на пороге. Понятия не имею, как ему удалось удержать её на месте – она же была шире его раза в три! Но, тем не менее, в комнату мадам Вермаллен так и не прорвалась, но ничто не мешало ей вещать громовым голосом:

– Это ты убила её! Ты не могла простить ей этого чёртового француза!

Этот чёртов француз стоял напротив меня, широко раскрытыми глазами глядя на мадам Вермаллен, и не верил собственным ушам.

– Я ненавижу тебя! – Визжала графиня, извиваясь в железных объятиях де Бриньона, и сотрясая кулаками в воздухе. – Я сгною тебя за решёткой! Дешёвка! Продажная лионская шлюха!

Ой, а это же всё про меня!

Впрочем, не до иронии теперь. Габриэлла убита! Я посмотрела на Габриеля, но он выглядел таким растерянным, что не нашёл никаких слов, чтобы утешить меня в тот момент.