Февраль

Зато де Бриньон быстро взял ситуацию под свой контроль.

– Мадам Вермаллен, немедленно успокойтесь! Проводите меня в комнату вашей дочери, я прошу вас. Я должен немедленно осмотреть место преступления.

О, да, отличный способ увести отсюда эту фурию, пока она не свернула мне шею! А что, она могла – вон какие ручищи!

– Как же вы не понимаете?! – Причитала графиня, заливаясь слезами отчаяния. – Это она убила мою дочь! Арестуйте её, господин комиссар! Немедленно арестуйте её, я приказываю!

На шум в коридор выглянула перепуганная Франсуаза, но мне было совершенно не до неё. Я перевела взгляд на Эрнеста, который смотрел на меня едва ли не так же растерянно, как и Габриель.

Ну а потом прозвучал финальный аккорд. На случай, если кто-то ещё сомневался, что я пропала окончательно и бесповоротно.

– Вот! – Визгливо выкрикнула графиня Вермаллен. – Я нашла это в кармане платья моей мёртвой дочери!

И с этими многообещающими словами она протянула Эрнесту белый платок, который сжимала в кулаке. Увидев его, я застонала в голос, и, схватившись за голову, отвернулась к окну. Это был мой платок! Тот самый, который я дала Габриэлле, чтобы вытереть слёзы, когда она приходила ко мне с просьбой оставить в покое её любимого.

На платке были мои инициалы.

XIII

– История повторяется, вы не находите, мадам Лавиолетт? – Спрашивал меня Витген двумя часами позже.

Надо сказать, на те два часа, что полиция осматривала место преступления и допрашивала свидетелей, меня всё же поместили под арест. Это означало, что я не имела права выходить из вот этого самого кабинета никуда, даже по нужде, и обязывало меня созерцать физиономию одного из парней Эрнеста и одного из парней Витгена. Я бы предпочла общество Жана Робера, но своего милашку-помощника де Бриньон забрал с собой.

За время моего заточения ко мне, разумеется, пытался прорваться Габриель, но полиция, разумеется, его не впустила. Кто бы знал, каких трудов мне стоило убедить его уйти в свою комнату и не нервировать полицейских почём зря, пока они не арестовали его самого! Он ушёл, но, я думаю, вовсе не к себе в комнату, а – на поиски де Бриньона. Чтобы поговорить с ним по-мужски. И это пугало меня безмерно.

Франсуаза тоже приходила, но они и её прогнали, а вот Томаса Хэдина не посмели. Я же говорю, полиция наша могла грубить и командовать лишь теми, кто не мог дать сдачи! Томас Хэдин, железнодорожный магнат, сам мог командовать полицией сколько угодно – уж бернской точно. Думаю, прикажи он помощнику Витгена раздеться догола и сплясать какой-нибудь национальный танец – тот без промедления кинулся бы расстёгивать мундир. Но Томас ничего такого не приказывал, а жаль, это хоть как-то разнообразило бы мой двухчасовой досуг!

Томас для начала спросил, как это меня угораздило, а я сказала искренне, что это всего лишь нелепая случайность и никакую Габриэллу я, разумеется, не убивала. Он мне сразу же поверил – думаю, он и не пришёл бы, если бы сомневался. Потом замешкался на несколько секунд, неодобрительно глядя на полицейских, но те сочли, что оставлять нас наедине ни в коем случае не стоит. Достаточно того, что они разрешили ему войти и поговорить со мной.

Тогда Томас сделал нечто совершенно неожиданное – со словами: «Ах, Жозефина, прошу вас, успокойтесь и не волнуйтесь ни о чём!» он обнял меня и стал ласково гладить по волосам. Я оторопела от такой нежности, несколько неуместной ещё и потому, что я вообще-то была предельно спокойна и никаких признаков волнения не демонстрировала, и в истерике не билась. Потом я поняла, к чему было это всё. Когда он ушёл, я обнаружила у себя в кармане ключик, небольшой ключик с запиской. Пользуясь тем, что мои конвоиры глядят куда угодно, но не на меня, я развернула записку. «На случай, если они вам не поверят», было написано в ней, а ниже прилагался адрес в Лозанне.

Ах, Томас, милый Томас! Я была тронута этой заботой от постороннего в сущности человека, так что оставшееся время моего заточения показалось мне не таким томительным. А ещё я думала, как теперь выбираться из всего этого дерьма, в котором меня угораздило увязнуть по самые уши.

Вариант у меня был один: Дэвид. Если мне удастся связаться с ним до того, как меня казнят. Бесплатно он сотрудничать явно не станет, попросит ещё одну ночь взамен, потому что та первая и последняя ему безумно понравилась. И что я буду делать тогда?

А, с другой стороны, был ли у меня выбор? Или так, или гильотина. Но после Габриеля я упрямо не желала представлять себя рядом с другим мужчиной, даже если на кону моя свобода. И к тому времени, как вернулись Витген с де Бриньоном, я пришла к окончательному выводу: я не стану спать с Дэвидом даже ради спасения собственной жизни. Не в этот раз.