Февраль

– Потому что не мог простить ей её несусветной глупости! Это я сказал ей, что Февраль, вероятно, среди нас. Когда я узнал, кого именно убили, я сопоставил факты. Убийца сбежал из Парижа в Берн, а та бедная девушка была жгучей брюнеткой, молодой и симпатичной. И цветок, найденный при ней… Всё указывало на Февраля. Когда Виттория в очередной раз пришла ко мне с требованием написать для неё статью, я сказал, что у меня есть занятие поинтереснее, в связи с недавними событиями. Я надеялся, она отвяжется от меня, а получилось вон что! Она сделала из этого сенсацию, и не боялась хвастаться своими – моими – догадками за обеденным столом! Положа руку на сердце, я уже тогда догадывался, что убийца один из нас. Знаете, почему? Потому что Селина Фишер редко появлялась на других этажах, она была закреплена за нашим, и практически никогда оттуда не уходила. Я понимаю, это ещё ни о чём не говорит, но почему-то именно этот факт заставил меня задуматься – а что, если…? И я был просто в ярости от этой неприкрытой глупости, когда Виттория вовсеуслышанье заявила, что знает, кто убийца! Что она знала? Что она могла знать? Видела любовные письма нашего глупого Ватрушкина, и решила, что раз он добивался благосклонности Селины, то он и есть тот самый человек, задушивший её на мосту?! Господи, какой же она была глупой! Разумеется, я осуждал её. Я понимал, что её бравада смертельно опасна. Ведь если бы убийца и впрямь был среди нас, он принял бы эти подозрения на свой счёт. Поэтому я и злился на неё. Но это вовсе не значит, что убил её тоже я. Я всего лишь надеялся, что она задумается над моими словами, испугается, быть может. И скажет, что на самом деле никаких доказательств у неё нет. Вот чего я добивался. И, разумеется, я был в бешенстве и смотрел на неё так гневно, а она-то, наивная дурочка, думала, что мстит мне таким образом – дескать, обвела вокруг пальца проныру Арсена, который обычно всегда и обо всём узнаёт первым, какая она молодец!

Его слова звучали разумно. Но я всё равно никак не могла решиться, довериться ему, и опустить оружие. Я понимала, что если он и есть Февраль, то он сделает что угодно, дабы заставить меня потерять бдительность. Я не собиралась давать ему этого шанса.

Сама не зная зачем, я спросила:

– Вы… это ваш настоящий цвет волос?

– Простие, что? – Планшетов невольно рассмеялся, проведя рукой по этим самым белокурым прядям.

– У вас светлые волосы, – произнесла я, прекрасно понимая, до чего глупо звучат мои слова в этот момент.

– Да, я знаю, – не скрывая улыбки, отозвался русский журналист. – Бывает, смотрюсь в зеркало иногда, представьте себе.

– Вы сейчас явно не в том положении, чтобы язвить! Это ваш настоящий цвет или нет?

– Да, Жозефина, боже мой! А что вас смущает? Представители нашей нации, как правило, светловолосые, или русоволосые. Не вижу в этом ничего удивительного!

– У вас слишком чёрные глаза, – ответила я, вроде как, поясняя свои причины любопытничать.

– Ну, хорошо, я не на все сто процентов русский. Моя пра-пра-прабабушка была черкешенкой, а пра-пра-прадедед выкрал её из аула, женился на ней и увёз к себе. Это такая особенная народность, они живут, как правило, в горах, и отличаются чёрным цветом волос и смуглой ко…

– Я прекрасно знаю, кто такие черкесы, Планшетов, чёрт бы вас побрал! – Возмущённо воскликнула я, обидевшись, что он считает меня до такой степени необразованной. – К тому же, сейчас не самое подходящее время для уроков истории и географии, вы не находите?