Февраль

– Бог ты мой, – произнесла я. Мне стало жаль его ещё больше. Неужели он настолько любил эту девушку, что решил уйти следом за ней, не смысля без неё жизни?

– Я её не убивал! – Пылко произнёс Ватрушкин, широко распахнув глаза. – Я знаю, что вы подумали, но я не убивал её, клянусь вам!

Вот уж об этом-то, можешь не сомневаться, никто из нас точно не думал. Я поглядела на Арсена на всякий случай, но убедилась – нет. Он думал о Ватрушкине что угодно, по большей части нецензурное, но убийцей его точно не считал.

Кого, его? Помилуйте, этого глуповатого толстячка? Фи!

– Я любил её, действительно, всем сердцем любил! – Принялся убеждать нас несчастный юноша. – Я хотел на ней жениться, понимаете? Я никогда не причинил бы ей вред, никогда! О, боже, моя милая Селина, моя бедная девочка, цветочек мой…!

Ну зачем, чёрт подери, зачем было говорить про цветы?! Мы с Арсеном переглянулись, и журналист ещё сильнее нахмурился.

Как там сказал Тео? «А с чего вы взяли, что я не солгал вам?» Вот-вот, с чего мы взяли, что Ватрушкин не солгал нам? А вдруг это маскировка? Вдруг за глуповатым выражением лица и за этими вполне искренними слезами отчаяния скрывается душа убийцы? Хладнокровного, безжалостного убийцы, блестящего актёра, а так же непревзойдённого стратега и аналитика. А что, если он заранее подстроил этот спектакль, чтобы отвести от себя подозрения? Так ли крепко была привязана верёвка? Как бы это проверить?

Впрочем, я решила проверить это другим способом, куда более лёгким и вероятным. И, склонившись к Ватрушкину, взяла его за руку и развернула ладонью к себе. Этот мой странный жест не укрылся от Арсена, ровно как и моё чуть разочарованное выражение лица.

Пуговица! Он носил рубашки на пуговицах!

Выходит, запонку обронил не он?

– Так это ты был таинственным возлюбленным Селины? – Спросил Арсен, так и не дождавшись от меня никаких комментариев.

– Нет, – мой голос прозвучал одновременно с голосом Ватрушкина, затем я замолчала и отошла в сторону, а он продолжил: – В том-то и дело, что нет! Она ошиблась! Она во всём с самого начала ошиблась, она всё не так поняла!

– Кто?!

– Соколица! Фальконе, эта чёртова ведьма! Вчера она сказала, что у неё есть доказательства связи Селины и одного из нас! – Ватрушкин поморщился. – Связи! Какое грязное, грубое слово! Это была нежная любовь, искренняя и чистая, платоническая, чёрт возьми! Какая связь?! Это ж надо было так всё опошлить!

– Погоди-погоди, Ватрушка, давай по порядку, – осадил его журналист. – Соколица знала о твоих отношениях с Селиной?

– Отношениях! – Застонал паренёк в отчаянии, и, откинувшись на спинку кресла, принялся ритмично биться об неё головой. – От-но-ше-ни-ях! Проклятье, Арсений, ты думаешь, были они, эти отношения?! Ничего у меня с ней не было никогда в жизни и не было бы, по крайней мере до свадьбы! Я был безнадёжно влюблён в неё, только и всего! А эта склонная к преувеличениям итальянка раздула из моей симпатии такую историю! Якобы это я встречался с Селиной в домике у реки, якобы это я убил её! Боже… отец меня убьёт, когда узнает, во что меня угораздило ввязаться! А ведь самое страшное, знаешь что? То, что я действительно любил мою Селину!

Я отчего-то вспомнила Томаса Хэдина в тот момент, человека, который говорил мало и по существу. И решила взять с него пример.

– Какого рода доказательства у неё были? Очередные глупые догадки?

– Нет, – он потряс головой, – стал бы я вешаться из-за домыслов какой-то старой курицы?! Ох, простите, простите, я невежливо сказал о даме, я… я не хотел! Просто я так растерян, я не знаю, что делать! Если мой отец узнает… боже… что же будет… лучше смерть! – С этим горячим возгласом он метнулся вперёд, вот уж не знаю, с какой целью. То ли хотел связать верёвку заново, то ли использовать бритву – тут уж на что фантазии хватит. Но Арсен его, разумеется, остановил, и, довольно грубовато вернув назад в кресло, сказал:

– Ещё одно неверное движение, и я сам сверну тебе шею!

А я положу рядом цветок одуванчика! Подходит как нельзя лучше!

– У неё были письмо, – запоздало ответил Ватрушкин, глядя на меня с тоской. – Моё письмо к Селине. Я сочинял его в саду. Мадам Фальконе подошла незаметно сзади… я так увлёкся, что и не слышал шагов! Я испугался, что она станет смеяться, а она не стала. Я тогда подумал, что она поняла меня. Сказала, что молодость и влюблённость – это так прекрасно! А потом я понял, что она меня провела! Когда обнаружил, что одного листа не хватает! Она забрала его, понимаете? Забрала, чтобы в тайне потешаться надо мной!

– И вы не потребовали его назад?

– Разумеется, потребовал! Я пришёл к ней, но она сказала, что знать не знает ни о каком письме и прогнала меня, возмущённая, что я посмел обвинить её в воровстве! Она сказала, что письмо, должно быть, унесло ветром. Ветром, чёрт подери! А, по-моему, соколица просто утащила его в своём клюве! Мерзкая женщина! Ох, я опять дурно высказался…