Февральская сирень

— Он не увлекается ничем, кроме биологии, — честно ответила Лелька. — Занятия с собакой у нас по вечерам. Поэтому выбранные дни нас вполне устроят. Только знаете, Александр Васильевич, — она вспомнила наставления Мити и проникновенно понизила голос, — меня волнует, что Максим так много времени проводит в школе. Казенная атмосфера в течение всего дня отрицательно сказывается на его здоровье. А тут еще дополнительные занятия. Мне кажется, может быть, вы согласитесь… — Она замялась.

— Заниматься на дому?

— Да. — Она отчаянно импровизировала, одновременно отмечая, что в ней, оказывается, погибла неплохая актриса. — У нас большая удобная квартира, хотя, — она снова замялась, — дома все-таки не тот настрой. Так что, может быть, все-таки в школе…

— А давайте у меня! — Гоголин попал прямиком в заготовленный для него капкан. — И не в казенной атмосфере, и все-таки не дома. Я живу не очень близко к школе, но остановка недалеко. Да, Максим ведь уже был у меня, вроде бы ему понравилось.

— Я не против, Александр Васильевич, — лицемерно произнесла Лелька. — Тогда вы сами скажите Максиму о назначенных занятиях, а я подтвержу, что мы с вами обо всем договорились. Скажите, я вам буду что-нибудь должна?

— Любовь Павловна. — От голоса Гоголина повеяло арктической зимой. — Я не занимаюсь репетиторством. Это моя принципиальная позиция. Я ограняю бриллианты из тех редких алмазов, которые создает природа. В моей практике было совсем немного талантливых детей, которых я мог чему-нибудь научить. Думаю, чтобы их пересчитать, хватило бы пальцев одной руки. — Лелька внутренне содрогнулась. — Максим — самый талантливый юноша из всех, кого я встречал. Я буду с ним заниматься столько, сколько надо, и естественно, что ни о каком вознаграждении не может быть и речи. Уже следующей осенью он станет студентом МГУ, и для меня это будет самой лучшей наградой.

— Спасибо, Александр Васильевич, вы тоже очень редкий экземпляр, — искренне сказала Лелька, пытаясь скрыть жгучую ненависть в голосе. — Тогда будем считать, что наш разговор окончен.

Максим идею с дополнительными занятиями воспринял абсолютно спокойно. Заниматься биологией ему нравилось, к Гоголю он относился хорошо, был нацелен на победу в очередной олимпиаде, а потому понимал, что тренироваться придется много и упорно.

А вот на новость, что занятия будут проходить у Гоголина дома, он прореагировал с гораздо меньшим энтузиазмом.

— Ты же мне запрещала туда ходить! Вы с Митей тогда на меня так орали, на даче, что я чуть в штаны не наделал. А теперь ты сама меня туда отправляешь. Мама, мне там не понравилось.

— Заниматься там лучше, чем в школе, — ответила Лелька, чувствуя, что у нее впервые в жизни начинает болеть сердце. — Мы с Митей были против, потому что ходить по пустырю было довольно опасно, но сейчас ситуация изменилась.

— Странно это все, — заметил Максим, пожав плечами, и Лелька подумала, что ее сыну в логике не откажешь. — Ну ладно, в конце концов, на работе его все время отвлекают, а там быстрее заканчивать будем. Как говорится, раньше сядешь, раньше выйдешь. А если ты не будешь меня пилить за то, что я хожу самой короткой дорогой, так и вообще зашибись.

Вот уже две недели, как Макс по вторникам и четвергам ездил к Гоголину домой заниматься биологией. Занятия эти длились с пяти до шести вечера. Заканчивались они уже в темноте, и каждый раз Лелька отчаянно волновалась, чувствуя, как от страха за сына между четырьмя и семью часами прекращает не только думать, но и, кажется, дышать.

Воронов, как и обещал, выстраивал свой рабочий график так, чтобы в это время вместе с верным Диком незримо присутствовать на Митинском пустыре. Невидимые как для Максима, так и для его врага, они с собакой сливались с окружающим пространством, видя каждое движение идущего по дорожке парня. Максим действительно был под надежной охраной, и, как и обещал Воронин Лельке, ему действительно ничего не угрожало.

Дмитрий чувствовал себя как туго натянутая тетива лука, в любой момент готовая распрямиться, чтобы нанести молниеносный удар в цель. Все его мысли и чувства были собраны в мощный чувствительный «центр управления». Он был готов молниеносно отреагировать на атаку врага, вот только враг никак не хотел выходить на свою чудовищную охоту. Возвращаясь после каждого такого боевого дежурства, Дмитрий чувствовал, с одной стороны, разочарование, что еще один день прошел впустую, а с другой стороны, облегчение, что Максим цел и невредим.

Иногда он думал о том, что его умопостроение вообще может оказаться неправильным, а значит, все усилия будут затрачены впустую, однако гнал от себя эти мысли. Интуицией, тем самым шестым чувством, которое было развито у него необычайно сильно и позволяло слыть не просто хорошим, а отличным опером, он чувствовал, что прав, а потому рано или поздно убийца должен был попасться в капкан.