Февральский дождь

Официант приносит заказ. Но Алла смотрит на судака в кляре глазами человека, у которого пропал аппетит. Мы выпиваем, я набрасываюсь на еду. Сестра только ковыряет вилкой.

Говорит задумчиво:

– Дверь в прошлое открылась, и мы вошли.

Я не перестаю удивляться. У меня тоже в голове звучали эти слова.

– Я все же задам тебе один вопрос, – говорю. – Как ты относилась все эти годы к отцу и нашей семье?

Алла задумалась.

– После того, как не получила ответа на свое письмо, уже не стремилась увидеть отца. Поняла, что совсем не нужна. Совсем – противное слово.

– У тебя нет желания познакомиться с братьями?

– Ты мне брат. Тебя я видела, знала. Ты подарил мне медвежонка. Ты даже не представляешь, что это для меня значило. Я тебе недосказала. Станислав тогда подошел за букетом, протянул за ним руку, не глядя на меня. Смотрел в этот момент на другую зрительницу, гораздо моложе. Не вышло у нас контакта глазами. А ведь я хотела сказать ему, кто я. Думала пригласить его на чашечку кофе в театральное кафе, и там сказать.

Алла задумалась. Я ждал.

– А вот с отцом я бы встретилась. Но мне страшно.

Я сказал, что отца уже нет.

Глава 75

В августе того лета я привез маму с дачи в Коломну. Мама открыла ключиком сервант. Достала шкатулку с кольцами, серьгами, брошками, колье, бусами. Я не отличаю настоящее золото от поддельного. Но тетки едва ли могли хранить фальшивки. А здесь лежало все, что оставили маме ее сестры, Катерина и Клара.

– Это вам с Ириной.

– Мне ничего не надо, – сказал я. – Ирине тем более.

Я не кривил душой ни перед мамой, ни перед собой. Мне действительно не надо было ничего. Ровным счетом ничего. Кроме…

– Мама! Лучше бы ты сказала братьям, как у меня сложилась жизнь.

– Зачем тебе?

– Мама, это нужно не только мне. Это нужно им. Это нужно нам всем. Мы должны собраться и поговорить. Нельзя делать вид, что этого не было.

Я хотел добавить: неужели это не нужно тебе, мама? Неужели для тебя все равно, с чем уйти, с правдой или с сокрытием правды? Но не сказал. Она бы не поняла.

– Юра, не надо судить родителей, – строго сказала мама. – Отца уже нет. Почему ты не сказал об этом ему?

– Мама, у нас был разговор. Он даже слышать не хотел. Он считал это ниже своего достоинства. Я понимаю, почему этого не хотел отец. Но ты-то чего против? Ну, нет его. Но ты-то есть. Ты можешь сказать то, чего не хотел сказать он. Неужели не хочешь, чтобы у нас наладились отношения?

– Зря ты думаешь, что этот разговор что-то изменит, – твердо сказала мама. – У тебя разлад с братьями вовсе не потому, что в детстве ты рос без родителей. Ты все время недоволен. То тебе не так, другое не так. А они уже взрослые. Ты старше. Значит, должен быть к ним снисходительным. Младшим нужно уступать. Ты сам на правах старшего можешь их собрать и уладить все разногласия. Теперь, когда отца нет, ты старший. И давай закончим этот разговор.

Видя, что я собираюсь продолжать, мама вынула наушник и сказала:

– Не слышу я тебя.

Я шутливо возвращал наушник на место. Она так же шутливо мешала этому. Мне все же удалось уговорить ее.

– Мамочка дорогая! Только ты еще связываешь нас. Без тебя мы перестанем быть братьями. Неужели тебе это безразлично?

– С чего ты взял? У Стасика и Вити хорошие отношения, – сказала мама.

– То есть ты считаешь нормальным, что они вообще перестанут со мной общаться?

– Младшим нужно уступать, – повторила мама. – Подумаешь, кто-то врет. Все врут! Подумаешь, какие-то недостатки. У кого их нет?

Кажется, она все понимала во всех нас, своих детях. И вранье, и мелкие хитрости, и эгоистичные замыслы. Просто делала вид, что не понимает. Частенько манипулировала нами. Матерям это свойственно. Зачем ей откровенный разговор? Откровенность опасна своей непредсказуемостью. Мало ли куда разговор вывернет.

– Мама, последний вопрос, – сказал я.

– Ну. Я тебя слушаю, – официально сказала мама, поправляя наушник.

– Почему ты не съездила к отцу в Барабинск, когда он был там с июня по ноябрь 41-го года? Почему не показала меня?

Я знал, что зря пристаю с этим вопросом. Но надежда оставалась. Если не мог приехать отец, то почему не приехала мама? Что ей помешало? Вдруг она откроет эту тайну? Вдруг это и не тайна вовсе, а объяснение окажется очень простым?

– С чего ты взял, что он был в Барабинске? – спросила мама.

Я открыл семейный альбом, нашел знакомую фотографию и показал ее обратную сторону, где рукой отца было написано: «Моей милой Муське и моему милому сыну Юрику от папки. Барабинск, ноябрь 1941 год».

– Я уже не помню, – сказала мама. – И вообще, какое это имеет значение?

– Имеет, – сказал я. – Как ты можешь не помнить, показала ты меня отцу или не показала?

– Не ездила я, – сказала мама. – Не помню, почему. Наверно, работы было много.

– Ты не работала в это время, мама. Ты меня кормила.

– Отец не звал меня, – сказала мама. – И ты был еще маленький, чтобы с тобой ехать. И вообще, я уже не помню. Отстань от меня! – неожиданно взорвалась мама. – Не слышу я тебя!

Она выдернула наушник и швырнула его на стол.

У меня долго потом звучали в ушах эти ее слова: «Не слышу я тебя!»