Февральский дождь

Я видел раньше Малю только в ученической форме. Теперь она совсем другая. Короткая прическа, мини-юбка с вырезом внизу, высокие каблуки. Если бы она была в темных очках, я бы ее не узнал. Узнаваемым был только румянец во всю щеку.

Она выпила подряд три рюмки. Повторяла, что она не просто рада, она счастлива, что у нас получилась такая счастливая семья. Пафос этот был совсем не в ее стиле. Она не сказала ни слова о Максе, будто он для нее не существовал. А когда я стал рассказывать о нем, изобразила скучаюший вид.

Посидев полчаса, она стала прощаться. Я вызвался проводить, но Лиза перебила меня. Мол, им надо еще кое-что обсудить. Маля, пряча глаза, горячо поддержала ее. Но Лиза вернулась ровно через минуту.

В тот вечер мы рано легли. Я невольно представил, что рядом со мной Маля.

– Ты сегодня какой-то особенный, – шептала Лиза. – Забыла тебе сказать, – добавила она, не дожидаясь ответа, – Почему Маля торопилась. Она боялась опоздать на поезд. Она приходила попрощаться.

Сердце у меня сжалось.

– Чего ж не сказала?

– Не знаю.

– Совсем уехала?

– Совсем.

– Куда?

– Она не сказала.

– Почему?

– Не знаю, – прошептала Лиза.

Она врала. А я понимал, что она врет. Понимал, но не возмущался. Рядом в кроватке лежал сынок. Поздняк метаться, сказал я себе.

Но как потом оказалось, Лиза не врала.

Глава 74

Казалось бы, невозможное дело разрешилось удивительно просто. Крошка нашла Аллу через знакомую сотрудницу адресного бюро. Даже узнала ее телефон.

Звоню. Отвечает молодой голос немолодой женщины. Называюсь. Молчание. Потом вопрос.

– Правда, Юрий, что ли? Ой, как мне неудобно перед вами. И чего хотите?

– Повидаться, Алла. У меня как раз намечается командировка в Питер.

– Юрий, извините, я нездорова.

– Жаль, – сказал я. – Это вы извините – за беспокойство.

– Ну, какое беспокойство? – слышу в ответ. – Просто так неожиданно.

– Так может позвонить, как приеду? Неужели не интересно взглянуть на брата?

– Еще как интересно. Ну позвоните.

Думаю: вот ведь как! Ей неудобно передо мной. А мне всю жизнь неудобно перед ней. Почти виноватым себя чувствовал. Если бы отец не вернулся в Омск, жил бы он с ней, Аллочкой, в Ленинграде и было бы ей хорошо. Может, и не узнала бы от папочки, что в Омске живет ее брат.

И вот снова Ленинград. Прогуливаюсь по набережной Фонтанки. Выхожу на Садовую. Дом позапрошлого века. Парадное с карнизом. Широкий лестничный марш, массивные кованые перила, исписанные стены, запах сырости и тлена.

Стою перед высокой дверью. Сейчас увижу её. Маленькая девочка превратилась в немолодую женщину. Если бы встретилась на улице, не екнуло бы сердце, как екает сейчас. Выбираю из восьми кнопок с фамилиями жильцов ту, которую нужно. Щелкает замок. Передо мной она.

Алла редкой счастливой породы. Интеллигенты говорят о таких – время над нею не властно. Простой народ – грубовато, но тепло – до старости щенок. Умный взгляд карих глаз, чувственный рот с малость оттопыренной нижней губой, короткие волосы. Шатенка. Явно похожа на мать. От отца – только разрез глаз.

– Здравствуй, сестренка!

– Здравствуй, братик! Проходи.

Комната Аллы прячется в глубине коммунальной квартиры. Высокий потолок. Громоздкая старинная мебель: шифоньер, комод, трюмо, кровать с хромированными спинками, книжный шкаф. Тяжелые шторы. Над круглым столом большой зеленый абажур. На стене фотографии в рамках. На одной отец держит в объятиях молоденькую женщину. Валя! Я уже забыл ее лицо. Но кто еще может быть, если не она? Мягко улыбается одними глазами. Отец сдержанно смеется, показывая безупречные зубы.

– Благородное лицо, ничего не скажешь, – говорит Алла, интонации не разобрать.

На этом снимке отец в шляпе. До войны и после нее мужчины еще носили шляпы. Потом этот головной убор вышел из моды. А зря. Мужчина в шляпе выглядит изысканно. Даже бандит с бульдожьей мордой. Но для меня открытие – не шляпа. Всю жизнь я думал, что отец в принципе не способен нежно любить женщину. А теперь, смотрел на эту фотографию и понимал, что был не прав. Он любил эту хрупкую девушку. Почему же он так отнесся к ней? Зачем ему понадобилась соседка Ольга, если рядом была она, Валя? А если любил ее, значит, любил и дочь, которую она ему родила. Почему же так отнесся к дочери? Или эта счастливая улыбка, которую я вижу, вовсе не говорит о большой любви?

Достаю из сумки свой любимый торт «Ленинградский».

– А чай какой любишь? – спрашивает Алла.

– Недавно перешел на зеленый.

– Надо же! – удивляется.

Она тоже с недавних пор предпочитает зеленый. У меня со Стасиком так же бывало. Долго не пишем друг другу. В это время у меня почему-то слегка меняется почерк. Получаю от него письмо и вижу – у него тоже почерк изменился. Сравниваю со своим – не отличить.

Подхожу к комоду. Там сидит плюшевый медвежонок с бантиком на шее. Тот самый… Хранить игрушку столько лет… Похоже, сестра куда больше меня живет памятью. Хотя чего же тут удивительного. Будь я на ее месте…

– Я чаще думала не об отце, а о тебе, – говорит Алла.