Февральский дождь

– Вот и ты когда-нибудь подставишь отца.

Он все чаще говорил о себе в третьем лице. Он предостерегал меня. Он видел меня насквозь. Но кого и когда останавливали предостерегатели? Это ведь, как в раннем детстве. Мальцу говорят: не лижи ручку двери в мороз, больно будет! Но малец все же тянется языком…

Я выхожу из дома покурить и натыкаюсь на Макса. Он тоже только что узнал о Кайзере, и поджидает меня. Обсуждаем событие. У нашего кента точно крыша съехала. Одно дело – ограбить сберкассу и совсем другое – убить человека, совсем молодую девчонку. Мы кроем Кайзера самыми последними словами.

Макс уверен, что Кайзер выдаст наш план в отношении сберкассы. А как иначе объяснит, зачем ему понадобилось оружие? Точно расколется. Чего не сделаешь, чтобы выторговать себе жизнь. А ему, уже совершеннолетнему, грозит вышка.

Проходит день, потом другой. Я вздрагиваю от каждого звонка в дверь. Выглядываю в окно, не подъехала ли к подъезду легавка. Ненадолго успокаиваюсь: кажется, пронесло. А на Макса что-то находит. Он по-прежнему считает, что мы можем взять сберкассу, вооружившись муляжами пистолетов. Только сделать это нужно в другом городе. Я не соглашаюсь. Мне становится страшно. После убийства девушки пропал всякий кураж.

Я все чаще задумываюсь, что надо жить как-то иначе. А на Макса, повторяю, что-то находит. Похоже, теперь он считает себя первым номером. Как только он меня не обзывает. Хочет разозлить, раззадорить. Ему это удается. Я говорю, что могу очень просто доказать, что я не трус. Есть магазин на окраине города, который я могу взять в одиночку. Плохо только, что на пустыре. Невозможно подойти ни незаметно, ни скрыться. Разве что вечером, под покровом темноты…

Что на меня нашло? Объяснить это не так просто, даже сейчас, спустя столько лет. А тогда… Что я мог понимать в самом себе? Я чувствовал, что создан для чего-то другого. Для чего – сам не понимал. Наверное, так было предначертано – совершить криминал, который бы подкалечил мне жизнь. Потом только я мог перейти к этому «другому».

Глава 62

Это происходит зимним вечером, в противоположном конце города. Мы подходим к магазину, когда уже темнеет. В зарешеченном окне видно, что продавщица обслуживает покупательницу. И вот остается одна. Макс смотрит на меня насмешливо и мрачно. Его разбирает любопытство, как я это сделаю.

Я обматываю лицо шарфом по самые глаза и вхожу в магазин. Продавщица бросает на меня взгляд. Замечает необычно намотанный шарф. Я закрываю дверь на крючок, подхожу к прилавку. На прилавке лежит огромный нож, которым продавщица режет хлеб, масло, колбасу.

– Это что за маскарад? И дверь зачем закрыл? А ну, открой сейчас же! – без страха требует продавщица.

Я понимаю, что тетка не робкого десятка. Ее надо напугать. Я беру нож, втыкаю его в прилавок и говорю:

– Деньги!

И тут происходит то, чего я никак не ожидал. Продавщица не пугается.

– Чего? – спрашивает она насмешливо.

Я повторяю, повысив голос:

– Деньги! Быстро!

Продавщица что-то соображает. Чуть помедлив, открывает кассу, одним движением сгребает мелкие бумажные купюры и высыпает их передо мной.

– Что так мало?

– Инкассатор был час назад.

Я гляжу на деньги, пытаюсь определить сумму. Выходит, рублей 400-500. Жалкие крохи. Стыдно прикоснуться. Надо было уйти. Сколько раз потом я говорил себе: надо было уйти ни с чем. Но по ту сторону двери стоял Макс. Он бы меня не понял. Шарф, который я придерживал одной рукой, неожиданно спал с лица. Теперь мы с продавщицей смотрим глаза в глаза.

– Забирай, – продавщица пододвигает мне ворох.

Она как бы даже настаивает на том, чтобы я взял деньги. Я засовываю мятые рубли в карман. Мы возвращаемся в свой район пешком. В любой момент нам может преградить путь местная шпана. Могут побить, раздеть, или уж точно опустошить карманы. А если местные узнают, что я сделал… Ведь первые подозрения падут на них… Их затаскают менты. О неизбежной каре не хочется думать.

Нужно было как можно быстрее избавиться от этих бабок. Лучше быстро потратить. Мы идем в кабак, где собирается цвет городской братвы. Но прежде останавливаемся, расправляем скомканные деньги, складываем их в пухлую пачку. Противно. Как же противно…

На другой день раздался звонок. Два неприметных мрачноватых парня сказали маме, что я должен поехать с ними. Мама встревожилась. Спросила, что я натворил. Парни сказали, что со мной хочет побеседовать их начальник. Посадили между собой на заднее сидение милицейского газика. Я чувствовал что-то вроде невесомости. В голове стучало: как они узнали? Где я лоханулся?

Меня заводят в кабинет зама начальника угрозыска Гронина. Кто он такой, говорила табличка на двери. На погонах у него три большие звездочки. «Ого, – подумал я, – подполковник! Какая честь!» У Гронина густая мужская красота. Ему бы в кино сниматься. Сыщиков играть. А он занимался этим в натуре. Жестом предлагает сесть за приставной столик. Сажусь.

– Уже дырку сверлил для третьей звездочки, и вот надо же. Позавчера Кайзер, вчера – ты.

Выражение лица у него незлое, но в голосе чувствуется раздражение.