Фиалки из Ниццы

Когда мы проехали границу и направились в Эйлат, я спросил Джози:

— Я не понял, что эта пограничница сказала на иврите.

— Она сказала, что вы — русский сумасшедший.

— Ну, она права только наполовину.

Джози пояснил:

— Понимаете, здесь всех, приехавших из России, зовут русскими.

— Ах, вот оно что! — ответил я. — Тогда она права на все сто.

АМНЕЗИЯ

Александру Ивановну Таганцеву соседи звали тетей Шурой. Ей было 77 лет. Она жила в коммунальной квартире на проспекте Вернадского. Уже год как вышла на пенсию. До пенсии работала бухгалтером в одном из отделений Газпрома. Там платили прилично, и на еду хватало.

Родилась тетя Шура в самом центре старой Москвы, на Собачьей площадке, в одном из желтых особнячков с мезонином и крыльцом под железным козырьком. От детства в памяти ничего не осталось. Одни названия улиц и переулков: Молчановка, Ржевский, Скатертный… Ее воспитала тетка, а родителей своих она не помнила. Отец был дальним родственником того самого Таганцева, которого расстреляли вместе с поэтом Гумилевым в двадцать первом. Куда делись родители, тетя Шура не знала, а тетка ей не рассказывала. Дом, где родилась, помнила смутно. На Арбат она давно не ездила. Да вряд ли узнала бы эти места: ни Собачьей площадки с фонтаном, ни ее дома, ни соседних домов не сохранилось. Ей казалось, что в особнячке они жили на втором этаже. Потому что помнила скрип крутой деревянной лестницы. Еще вспоминался запах утреннего кофе и соленых сырков с тмином в плетеных корзиночках. Звуки и запахи она помнила лучше.

Мужа своего Петра Сергеевича Оболенского помнила хорошо. Он ушел на фронт в январе сорок второго, а через месяц пришла похоронка. Ей было тогда двадцать два года. На руках у нее остались двойняшки, Саша и Света. Тогда ей пришлось трудно. Чтобы прокормить детей, давала уроки французского, относила в комиссионку теткины вещи. От тетки осталось несколько ценных вещей: две картины Сомова, кузнецовский сервиз, какие-то кольца, браслеты. Во всем этом тетя Шура не очень понимала, а по-французски говорила свободно, как в детстве. В квартире на Вернадского соседка Таня учила на курсах французский. Тетя Шура давала ей читать французские детские книжки. Потом строго спрашивала ее:

— Таня, avez-vous mon livre?

— Je n’ai… Да, но я еще не прочла. Отложила…

— Ce qui est différé n’est pas perdu[28].

Дочь Светлана жила теперь с мужем в Кузьминках. Звонила ей редко. А Саша, физик, уже несколько лет работал в Америке. Иногда с оказией посылал ей деньги.

У тети Шуры сохранился старый, 1913 года, альбом с фотографией Зимнего дворца на бархатном переплете. Первые страницы были пусты, одни прорези. Фотографий родителей и тетки не сохранилось. От Петра Сергеевича осталось маленькое фото с печатью в углу. Видимо отклеилось от документа. Фотографий Саши и Светы было много, и тетя Шура разглядывала их подолгу.

Тетя Шура никогда не болела. Когда лифт в доме не работал, легко поднималась к себе на третий этаж. А в последний год стала задыхаться. По ночам просыпалась от сердцебиений, пила валокордин и в тем ноте долго лежала без сна. Бывшие сослуживцы из Газпрома достали ей бесплатную путевку в Кисловодск. И в конце лета тетя Шура уехала в санаторий.

В санатории она прожила положенные двадцать четыре дня, и на двадцать четвертый вечером села в плацкартный вагон и отправилась обратно в Москву. Как только тронулся вагон, тете Шуре стало плохо. Она задыхалась. По лицу ручьями стекал пот. На первой остановке в Минеральных водах проводница и соседи вынесли ее на перрон. Когда приехала неотложка, было уже темно и лил дождь. Кто-то успел перенести ее с перрона в здание вокзала. Тетя Шура была без сознания. Ее чемодан и сумочку с деньгами и документами украли. С ног сняли туфли. На второй день в больнице она пришла в сознание. Врач стал было расспрашивать ее, кто она и откуда, но тетя Шура не помнила. На вопрос о самочувствии она отвечала, что чувствует себя хорошо. Но как ее зовут и где она живет, не знала. Не помнила сколько ей лет и есть ли у нее родные. На вопрос, как и зачем она оказалась в поезде, отвечала, что ничего про поезд не знает. Было известно, когда поезд ушел из Кисловодска. Оставалось навести там справки, но это требовало времени.

На пятый день тетя Шура ушла из больницы на станцию. Там кто-то видел босую старуху в больничном халате. Она села в вагон поезда. Куда шел поезд — не известно. Не известно, как поступили с ней проводники. У тети Шуры не было ни денег, ни одежды, ни документов. Она не помнила, кто она и где ее дом…