Фиалки из Ниццы

А когда Иван все-таки приехал, Натанель еще с полгода ходил с ним по соседям, рассказывал об их жизни в лагере, об уроках иврита и торы на нарах и говорил уже другое:

— Я знал, что он своего добьется. Это же шимшон гибор[31]. Сейчас у евреев одним богатырем стало больше.

Иван Тимофеевич и Раиса Ивановна поселились в Пардесхане, маленьком тихом городке между Тель-Авивом и Хайфой. Там они прожили десять лет. Когда Иван Тимофеевич умер, Раиса Ивановна похоронила его на еврейском кладбище недалеко от моря. Кладбище стояло на холме среди старых согнутых временем оливковых деревьев. Ева видела эту могилу. Белый остроконечный камень с надписью на иврите и «моген довидом». А под шестиконечной звездой выбито по-русски «Ивану от Раисы».

Раиса Ивановна очень тосковала по мужу. Одиночество стало невмоготу, и она решила вернуться в Россию к дочери. Она подала заявление, но ей поначалу не разрешили. Советовали продолжать хлопоты, но она побоялась или раздумала. Теперь дочь и зять приезжают к ней. В русскую родительскую субботу они приходят на могилу помянуть отца. Молодые приносят кое-какую закуску, бутылку местной водки «Кеглевич» и цветы. А Раиса по местному обычаю кладет на могилу камешек. Выпив, Раиса сидит и смотрит на море. На седую прибрежную полосу, на золотисто-синий морской простор с белесыми пятнами отмелей. Тогда она вспоминает про Крым, куда однажды ездила с Иваном по профсоюзной путевке. Географии она не знает, и ей кажется, что там, за горизонтом, где сходится синее море и золотисто-розовое небо, там и находится этот самый крымский берег.

ПРОГУЛКА С ВЯЗЕМСКИМ

Я ловлю в далеком отголоске,

Что случится на моем веку…

Пастернак

Бывает же такое… Под вечер я прочел у Вяземского в «Старой записной книжке»: «От сновидения ничего не дождешься, а все же приятно проснуться после приснившегося отрадного сна». И в ту же ночь мне приснился Петр Андреевич, с которым я будто бы по Венеции гуляю. Наутро, проснувшись, стал вспоминать отрадный сон. Впрочем, и без сонника можно понять, почему такое приснилось.

Накануне я приехал из Москвы в Тренто, в университет. В этом итальянском городе я преподаю много лет. Устроившись на квартире, я сперва долго слушал «Эхо Москвы». После новостей состоялась дискуссия о том, совместим ли патриотизм со свободой и демократией. Обсуждали горячо, и мнения разделились. А потом весь вечер перечитывал «Старую записную книжку» и уснул с ней в руках.

Наутро предстояло ехать в Венецию. От Тренто это всего два часа поездом. В Венеции надо было получить во французском консульстве визу в Швейцарию (ее туда переслали из Москвы). Предстояла работа в Женеве на синхротроне. В общем, как говорят, сон в руку. Так вот, еду я наяву в Венецию и в поезде свой сон вспоминаю.

…Поезд прибыл на «Санта Лючия», я прошел через вокзал, вышел на пьяцца ди Рома к Большому каналу, сел в катер и отправился в сторону, противоположную площади Сан Марко, туда, где канал Джудекка вливается в широкий простор Адриатики. А вот и знакомая пристань Ле Дзатторе. Французское консульство размещается в трехэтажном палаццо. Рядом церковь Санта Мария дель Розарио и небольшая траттория со столами, придвинутыми к самой воде, к полосатым столбам с привязанными гондолами. Собираюсь я открыть дверь, а из нее уже выходит среднего роста мужчина в длиннополом сюртуке, шейном платке, повязанном бантом, узких панталонах с цилиндром в руке. Курносое лицо с глубоко сидящими прищуренными глазами с низким пробором у левого уха, скрывающим лысину…

— Здравствуйте, Петр Андреевич!