Фиалок в Ницце больше нет

– Говори спасибо, что не мужики! – снова подал голос тот, кто лежал под грязными перинами, и старуха, разозлившись, схватила поломанную выбивалку для ковра, висевшую среди прочего хлама, и стала стегать обладателя голоса и острого языка.

– Ты о моем Федьке так не говори! Он, может, и прохиндей, но он мой внучок!

Отбросив выбивалку, старуха выпила водки и, повалившись на стол, произнесла:

– Что-то сердце прихватило! И я, кажется, бычок в запале поглотила. Ой, как колет-то! Дай прикурить!

Методика борьбы с болью в сердце была более чем оригинальная. Саша предложила вызвать «скорую», на что голос из перин ответил:

– Сюда только из медвытрезвителя приезжают! Дай ей закурить, вмиг все снимет!

И действительно, когда старуха затянулась вонючими дешевыми сигаретами, лицо у нее порозовело.

– Врачи все твердят, что мне нельзя пить и курить, но если перестану, то сразу окочурюсь. Знаю, что если продолжу, то тоже, но попозже.

– Все мы окочуримся, с водкой и сигаретами или без! – проявил недюжинные философские познания тот, кто лежал в перинах. – И не надо было меня стегать, больно же, в самом деле!

– А ты моего внучка не оскорбляй! Он у меня хороший, хоть и плохой!

И, уставившись на Сашу, старуха вдруг спросила:

– Ты, часом, не из ментовки, красавица?

И сама же дала ответ:

– Нет, не из ментовки, там таких не держат. Ну, значит, мой внучок с тобой шуры-муры разводил, а потом бросил, а ты пришла, чтобы его найти и свою девственность ему подарить?

Саша судорожно кивнула. Выходило, что она была не первой посетительницей в этой каморке?

– Что мне тебе сказать? Со мной поганец не общается, хотя я его вырастила, когда мамашка померла, а папашка на зону загремел. И мать ему заменила, и отца…

– А он тебя просил? – произнес голос из перин, и старуха вздохнула.

– Ну да, перестаралась маленько. Надо было с ним строже, хотя я его драла и выбивалкой, и шлангом, когда у нас пылесос еще был…

Теперь, выходило, уже больше нет.

– Он же видел, к чему весь этот криминал приводит, ан нет, туда же подался! Связался с авторитетом одним…

– Авторитетом? – переспросила Саша, и голос из перин пояснил:

– Ну, «Крестного отца» видала?

Даже читала, причем в подлиннике, но упоминать об этом было бы вряд ли уместно.

– Вот с одним из питерских «крестных отцов» он и связался, вернее, ему продался: те ему жизнь хорошую, вне его бабки-алкашки и коммуналки обеспечивают, учебу на юриста оплачивают, а он их человеком становится.

Федя, ее Федя, был связан с питерским криминалом – да ни за что в жизни она не поверит этому!

– Что интеллигентскую рожу кривишь? Да, такой мой внучок, ищет где лучше. Ну, я не против, вольному воля. Я вот спиваюсь, но зато человек честный, всю жизнь на заводе оттрубила.

– Пока за пьянку не выгнали! – заявил голос из перин.

– Да заткнись же! Выгнали не за пьянку, а за то, что правду-матку в глаза начальству резанула. А Федька хитрый малый. С криминалом связался, но он слишком умный, чтобы самому в этом запачкаться. Но деньги и роскошь он любит, стервец. И ладно бы о бабке своей родимой заботился, так нет, бросил и не заглядывает!

– Не ври, недавно вот был! Даже водки притащил! – выдал ее голос из перин, и Саша в волнении переспросила:

– Он тут был? Где его найти?

Бабка ответила:

– Ну, был, даже денег дал. Видно сразу, что они и у него водятся. Даже обнял, поцеловал и сказал, что переезжает в Москву. Что у него тут все завершено. И что цыпа, которая у него была, дала ему все, что могла. Мол, Питер не для него, провинция, ему надо в столицу. А куда, к кому, зачем – не ведаю. Уж не знаю, увижу ли я еще до того, как помру, свою кровиночку, своего внучка любимого…

Старуха залилась горькими слезами, и Саша, как ни старалась, ничего больше от нее не добилась: ни адреса в Москве, ни хотя бы указания на то, к кому Федор туда поехал.

А попробуй найти его в столице нашей родины!

Оказавшись на улице, Саша первым делом вдохнула полной грудью: необходимо было провентилировать легкие, полные табачного яду.

А потом зашла в первую попавшуюся кондитерскую и, заказав себе кофе и эклер, размышляла о том, что узнала от бабушки Федора.

Ну да, многое было далеко не так, как она себе представляла – и как он ей рассказывал. Что ж, немудрено, мало кто пожелает поведать понравившейся девушке, что его мать отравилась паленкой, а отец – убийца, получивший тринадцать лет строгача.

Она бы тоже не стала об этом распространяться, выдумав историю об автокатастрофе.

Выходило, что она оправдывала его?

Выходило, что да.

За это она бы точно его не осудила, как и за то, что он скрывал существование бабушки-алкоголички, обитавшей в питерской коммуналке: о таком тоже не каждому расскажешь.

Хотя она считала, что была у Феди не каждой.

Смущало ее другое: слова бабушки, которой, несмотря на ее крайне вредный для здоровья образ жизни, причин не верить не было, о том, что у Федора было ой как много подружек. И не она первая, кто в коммуналку заявлялся, чтобы его найти.