Фиаско

«При выходе из зала, где проходила очередная бурная сессия парламента, президент Ельцин, окруженный толпой журналистов, не стал комментировать слухи о том, что правительства стран «Большой семерки» собираются отказаться от предоставления нам помощи на миллиард долларов. Он сказал также, что не читал в «Правде» очерк о скандале в Госкомимуществе, но подчеркнул необходимость пресечения отлива капитала за рубеж и значительного увеличения частных капиталовложений в экономику страны с целью ее стабилизации и дальнейшего роста».

При этом во весь экран зажглись красные буквы «СКАНДАЛ», а портрет Ельцина постепенно померк.

«Тем не менее начальник следственного управления Евгений Годунов провел сегодня пресс-конференцию, на которой подтвердил, что в Госкомимуществе ведется следствие. Он также воспользовался микрофоном, чтобы выразить свое недовольство действиями средств массовой информации».

Я так и впился глазами в лицо человека, появившееся на экране. На вопросы журналистов отвечал тот самый неопрятный, неприятный тип, которого я видел тогда в Главном управлении милиции вместе с Древним. Я ничего не понимал. Да, Сергей был прав. Сопляк был связан с Годуновым! Крематорий Годунов! Да я бы с превеликим удовольствием сам сжег его в синем пламени.

«Это серьезное, болезненное дело, а не материал для подкормки бредовых мыслей некоторых журналистов, – поучал Годунов хриплым, суровым голосом. Операторы показали его лицо крупным планом, среди реденьких зубов мелькнула золотая коронка. – К нему надо подходить осторожно и осмотрительно, как оно того и заслуживает».

– Милицейский инструктаж, как надо заметать следы, – с усмешкой заметил Юрий.

«К тому же еще, – заливался соловьем Годунов, рисуясь перед телевизионными камерами, – должен сообщить, что виновный в утечке конфиденциальной служебной информации будет выявлен и сурово наказан».

– Как же, накажут, – пробормотал Юрий.

– Вот подонок, сам и организовал эту утечку, – с горечью прошептал я. Многое стало мне ясно. Докладную записку составил Шевченко, Годунов снял с нее копию, переделал, как ему требовалось, и научил того дурачка из «Правды», как и что писать.

Я тупо уставился на телевизионный экран. Фигуры и лица расплывались, словно в тумане. До меня доносились отдельные несвязные слова. Мне жуть как захотелось умыть руки, не обращать внимания на всю эту дьявольскую кутерьму. Неплохо бы для начала вернуть Чуркиной ордена и медали.

Я звонил ей несколько раз, но трубку никто не брал. Должно быть, она куда-то уехала, скорей всего, на загородную дачу. Я не был дома уже почти неделю. Там, поди, холодно, тоскливо, да и поговорить не с кем, но мне вдруг остро захотелось оказаться у себя. Я, как раненый зверь, мечтал о своей норе, чтобы зализать раны и подлечиться. Юрий захотел подвезти меня, но по дороге прошла снегоочистка и завалила «жигуленка» снегом по самые ручки дверей. Битых полчаса мы откапывали машину, а откопав, не могли завести движок – зима всегда припасает свои коварные подлости напоследок, когда москвичи уже устали от снега и холода.

Кончилось все тем, что я остался у Юрия ночевать, а утром взял такси. Стекла у машины были серенькие, грязноватые, как и небо над Москвой, как улицы, по которым мы проезжали, как, собственно, весь город в эту пору года. Серенькие, в унисон моему настроению. Даже в Люблино настроение у меня не улучшилось.

Возле дома я заметил крытый грузовик. Со ступенек лестницы спускались двое мужиков, на плечах у них был свернутый в рулон ковер.

Я попросил таксиста не отъезжать от дома на тот случай, если меня начнут убивать. Но кто? Древний из «Правды» убивать меня не собирался, того израильтянина в узком пальто на свете уже нет. Старых спортсменов в кожаных куртках поблизости не видно. Нет и «Вольво» с мордоворотами в темных очках «Рей-Бан». За домом никто не следит.

Таксист повернул за угол, чтобы развернуться, а в это время двое грузчиков тащили с лестницы тяжеленный гардероб. Развернувшись, таксист остановился сзади грузовика. Я сунул ему кучку скомканных сторублевок и поспешил в дом, мимо грузчиков. В глаза мне бросилось, что вроде гардероб-то знакомый.

– Эй, ребята! Куда это вы его тащите?

– Как куда? В машину, – проворчал здоровенный малый. – А что такого?

– А то, что гардероб-то мой, а я не помню, чтобы собирался переезжать. Тут, по-видимому, какая-то ошибка.

– Да нет тут никакой ошибки, товарищ, – прорычал он. – Мне дали команду вынести отсюда все и отвезти на склад.

– А вы часом не ошиблись адресом?

Он опустил свой край гардероба, который с тяжелым стуком плюхнулся на обледенелую ступеньку, затем устало потащился к машине и рванул дверь.

– Вот смотри, – размахивал он сколотой пачкой заказ-нарядов. – Вот эта улица, дом одиннадцать, второй этаж, прямо. Фамилия Катков, верно?

– Да, Катков я и есть, – подтвердил я, совершенно сбитый с толку. Впервые за многие годы меня выселяют из квартиры. Но так ведь делать нельзя, и плачу я аккуратно.