Fide Sanctus 2

Уступив этому страху, я зажимаю ладонью твой рот. Ты смыкаешь зубы на моих пальцах и снова стонешь – приглушённо и томно.

Плавно и податливо.

Я всё ещё разодран, Вера, видишь? Всё ещё разодран на две части.

Одна часть слепо предана тебе и почти не держит оборону.

А вторая часть боится обнимать тебя при них и отчаянно закрашивает воспоминания.

…Нет, ничего этого не было.

Злясь на себя, я приподнимаю твоё бедро, медленно сдвигаю в сторону бельё и вхожу в тебя; из губ под моей ладонью плывёт протяжный стон.

Нет, не было никакого пари. Я всё придумал.

Тело заливает горячим удовольствием; поразительно. Утром. Ведь только утром.

Мне категорически мало тебя; катастрофически недостаточно.

Кровь кипит, но я замираю и неспешно касаюсь языком твоей вибрирующей от стонов шеи. Глухо охнув, ты потираешь бёдра друг о друга, и я снимаю ладонь с твоего рта.

Я хочу слышать твой голос; приглушённый; низкий; с переливчатой хрипотцой.

– Нет, – шепчешь ты, запрокинув голову. – Не замир… Хочешь, чтобы я… умоляла…

Да. Чтобы не начать умолять самому.

Одно движение в тебя. Неторопливо; осторожно и глубоко.

Второе движение… Третье.

Я удерживаю тебя ладонью за шею и жадно рассматриваю твоё лицо. Я вижу его лишь искоса; вижу лишь с одной стороны – но не могу не смотреть.

Если бы ты знала, какое оно, когда ты меня хочешь. Если бы знала.

Ты округляешь рот и кусаешь нижнюю губу.

И я не понимаю, как мог столько времени быть неподвижным.

Тело наполняет рычащее удовольствие, и я наращиваю ритм, облизывая твои губы.

Ты божественный художник, Вера.

Ты рисуешь чёрным графитом – но как же виртуозно ты смешиваешь краски.

Как умело ты переплетаешь во мне бережную ласку и адскую похоть.

Запустив руку под треугольник твоих трусиков, я касаюсь горячей мокрой кожи. Ты закатываешь глаза; твои бёдра нащупывают мой ритм, а тихие стоны смелеют.

…Только запрещай мне замирать. Только умоляй меня двигаться.

Глотать твои стоны и не стыдиться своих.

Нет, не договаривай это стихотворение. Не говори больше ничего.

Не говори больше ничего, потому что это ты победила.

* * *

Город улыбнулся, посмотрел на бирюзовую точку в своей руке, ласково подышал на эту точку, пролистнул несколько страниц Хроник и остановился на светло-зелёной.

– Пора встречать весну, – негромко проговорил он. – В этом году она будет ранней.

– Ты уже подписал договор? – прогудел Университет, разглядывая точку на ладони Хранителя.

– Подписал, – спокойно отозвался тот. – Он вступает в силу завтра.

– Не будешь ждать, пока они найдут ответ? – осторожно спросил Университет.

– «Что такое любовь?» – беспечно уточнил Город, бережно пряча бирюзовую точку в воротнике рубашки. – Не буду. Их ответы никогда ничего не меняли. Разве возможно оценить весь ландшафт, если пока видел только залитую солнцем равнину?

Вспыхнув золотисто-мятным цветом, Хроники бойко зашелестели страницами, и над Городом в быстрой перемотке понеслись последние недели февраля.

Недели, что ещё ждали впереди две вверенные ему, беззаветно влюблённые души.

* * *

Любовь – это… когда стремительно сбегают с календаря дни, которые впервые в жизни хочется замедлить.

Навечно остаться в ласкающем тебя её пальцами феврале.

Это когда ты наконец обнимаешь её при друзьях, оценивая злобную угрюмость одного и жадную заинтересованность другого.

Оценивая – но решаясь больше не прятаться.

Это когда ты баррикадируешься в святилище идеально чистых поверхностей и сообщаешь ему, что ужин сегодня на тебе.

И час спустя ставишь перед ним ту самую курицу.

Это когда ты просыпаешься среди ночи от криков соседей, кладёшь ладонь на его ухо и долго лежишь без сна, удерживая руку в неудобном положении.

Потому что завтра у него пять сложных пар и посещение долгого заседания.

Это когда ты вытягиваешь из стопки футболок самую мягкую и прячешь её под подушкой, что пахнет ею.

Потому что знаешь, как она любит спать в твоей просторной футболке.

Это когда ты заталкиваешь в общажный холодильник содержимое двух пакетов, а потом, улучив момент, запихиваешь в её кошелёк несколько купюр из своего.