Фидель Кастро

И в текущем, и в следующем десятилетии кубинские руководители были склонны обвинять отдельные личности, а не политику или механизм ее создания за развал рискованного предприятия — индустриализации. Ясно, что планы Кастро, Че Гевары и их ближайших последователей были чрезмерно честолюбивыми. Размышляя об этом периоде много лет спустя, Кастро признался: «В то время мы имели множество благонамеренных идей, по они были нереальны, мы хотели перепрыгнуть стадии развития»[101]. Одной из проблем было то, что успех Революции создал убеждение, что революционное сознание может сдвигать горы, С характерным для пего настроением Че Гевара делал вывод: «Мы не обосновываем наши аргументы ни статистическими фактами, ни историческим опытом. Мы имеем дело с природой субъективного характера; как будто разговаривая с ней, мы можем убедить ее»[102]. Кубинские рабочие и специалисты очень стремились, в действительности слишком стремились к опыту и техническим знаниям, но им недоставало даже самых необходимых. Другой проблемой являлось крайне централизованное принятие решений, в результате чего в кубинской экономике происходили серьезные нарушения. В этом Кастро был виновен в той же степени, что и Че Гевара, с тех нор как он стал отвечать за «запуск» как многочисленных сельскохозяйственных начинаний, так и военных наступлений, которые, но его собственному признанию, не смогли принять во внимание ценовую эффективность или подходящую технологию[103].

Тем не менее именно Че Гевара перенес последствия разгрома, хотя он остался на короткий срок ближе к Кастро, чем когда-либо. Через девятнадцать месяцев после объявления о пересмотре экономической политики Че Гевара отправился в путешествие по африканским и азиатским странам и по возвращении ушел в отставку из правительства и сдал свое кубинское гражданство. В июле 1965 года он уехал в Африку с небольшим войском ветеранов кампании в Сьерре, чтобы помочь повстанцам Катанги в борьбе против конголезского правительства, и на следующий год разместил ячейку партизан в Боливии, пытаясь повторить кубинский успех.

Отъезд Че Гевары из Кубы стал предметом множества споров. Было закономерным, что он уехал, так как для него, очевидно, не нашлось места после провала индустриализации. Его не увольняли, вряд ли он ссорился с Кастро, так как последний вскоре стал осуществлять самые заветные желания Че Гевары относительно тактики действий. Кроме того, для правления Кастро было свойственно двигаться в сторону от любого лидирующего представителя политики, официально потерпевшей неудачу, а не к нему. Однако необщепринятые методы Че Гевары и растущая критика им политики Советского Союза по отношению к «третьему миру» плохо способствовала осторожному процессу дружеских отношений с Москвой, необходимых из-за экономического кризиса. В то же время Че Гевара всегда ясно показывал, что его обязательством, часто не принимаемым во внимание, являлась революция на южноамериканском континенте. Пример кубинской революции подал надежду на то, что подобные партизанские действия могут достичь цели где-нибудь в другом месте; новое повстанческое настроение вспыхнуло в странах «третьего мира» в середине шестидесятых, поддерживаемое сопротивлением Вьетнама Соединенным Штатам, способствующее поощрению его великой мечты.

Исчезновение Че Гевары и развал кампании по индустриализации усилили влияние общепринятых просоветских элементов на средний пласт кубинского руководства. Действительно, на время показалось, что Кастро покорился большему давлению. Ценой возобновления советской поддержки являлась несомненная децентрализация принятия решений и предоставление ограниченного круга рыночного механизма. В то же время кубинские руководители торопили процесс создания общепринятой организационной структуры. По настоянию Кремля в октябре 1965 года единственная партия Революции — Кубинская Коммунистическая партия (ККП) — была сформирована вне организаций, возникших после победы.