Фидель Кастро

Действительно, в середине шестидесятых годов международная ситуация показала кубинскому руководству, что этот курс был необходим для выживания Революции. Кастро был обеспокоен китайско-советским спором, который только ослаблял социалистический блок. «Даже не атаки на Северный Вьетнам (Соединенных Штатов), — сказал он в своей речи в марте 1965 года, — способствуют преодолению разделения в пределах социалистической семьи… Кто еще, кроме наших врагов, извлекает пользу из споров?»[105]. Тесная близость Кубы к Соединенным Штатам сделала ее чрезвычайно уязвимой, и кубинцы не были убеждены в заверениях, данных Москвой в конце ракетного кризиса, что Соединенные Штаты не станут пытаться вторгаться на остров. Китайско-советский раскол, добавившийся к новой умеренной политике Советского Союза, особенно после ухода в 1965 году Хрущева, способствовал поощрению Соединенных Штатов к большей агрессии, чистейшим признаком которой была растущая интервенция во Вьетнаме. Па Москву нельзя было полагаться в деле защиты кубинской революции: это стало драматическим уроком в 1962 году. Кроме того, казалось, Советский Союз все в большей степени примиряется с США. Кубинская революция нуждалась в советской помощи, но она долгое время могла выжить только благодаря огромным усилиям парода по созданию материальной базы для развития и благодаря экспорту своей модели в Латинскую Америку, где, как предполагалось, новые революции придут на помощь осажденному острову.

Следовательно, для Кастро тактика Советского Союза в середине шестидесятых годов не представляла ни защиту от Соединенных Штатов, ни модель экономического развития. В то же время он не мог позволить упустить поддержку Москвы. Эта дилемма лежит в основе колебаний его политики во второй половине шестидесятых годов. С 1965 года Кастро начал отдаляться от Советского Союза и открыто критиковать его внешнюю политику, даже в более резких выражениях, чем Че Гевара. Если в первые годы Революции он игнорировал «орла», то теперь можно было сказать, что он травит «медведя». Внутри страны он предпринял новое наступление для разрешения проблемы слаборазвитости раз и навсегда, отметая в сторону малодушную, не приспособленную и, помимо всего, остаточную просоветскую оппозицию в пределах ККП. Две кампании являлись частью одной и той же специальной цели: защитить Революцию, отстоять независимость Кубы и мобилизовать людей для выполнения задачи развития. Провал программы индустриализации сделал весь проект еще более необходимым.

Самоуверенность Кастро по отношению к Москве происходила от нового ощущения смелости. То, что китайско-советский спор ослабил социалистический блок, дало Кубе несомненное преимущество над Советским Союзом, который стремился сохранить Кубу на своей стороне в разногласии. Однако Кастро осторожно соблюдал дистанцию с Китаем, старавшимся использовать разногласия между Гаваной и Москвой[106]. Равнодушная поддержка, оказываемая Северному Вьетнаму и Китаем, и Советским Союзом, увеличивала возможность третьего блока социалистических сил, охватывающего Ханой, Вьетконг, кубинцев и Северную Корею. Сопротивление Северного Вьетнама под яростной атакой американских бомб стало огромным источником поддержки для кубинских лидеров. Более того, Куба обладала определенным престижем среди стран «третьего мира» и многих слоев общественного мнения на Западе, что Москва вряд ли могла проигнорировать.

Но уверенность Кастро опиралась, помимо всего, на его веру в стратегию партизанской войны в Латинской Америке. В начале шестидесятых казалось, что кубинский пример мог бы быть вывезен. Широкое распространение получила агитация среди крестьян в Центральной Америке и районе Анд. Партизанские отряды возникли в Колумбии, Венесуэле, Перу и Гватемале. А в Боливии, беднейшей, невежественной и самой центральной стране в Южной Америке, Че Гевара подготавливался к началу партизанской войны, рассчитывая распространить ее в соседние Аргентину, Бразилию, Перу и дальше. Его присутствие в джунглях Боливии с отобранным отрядом ветеранов кампании в Сьерре привело к преувеличению надежд на революционную волну на субконтиненте, которая покончит с изолированностью Кубы и уменьшит ее зависимость от Советского Союза. Казалось, даже Кастро поддался мифу, согласно которому кубинская революция породила героизм и уверенность, которые могут одержать победу повсюду. В своей речи в 1966 году он сказал, что кубинская революция не произошла бы, если бы расчеты делались, исходя из объективных условий: «Что касается субъективных условий, — продолжал он, — вероятно, существовало не больше двадцати, а на первых норах не больше десяти человек, которые верили, что Революция возможна… важным была не личная вовлеченность, а убежденность. Заслуга принадлежала не личностям, а убеждениям»[107].