Фидель Кастро

Трудно установить определенное отношение Кастро к преследованию своенравной интеллигенции. Возможно, он не одобрял чрезмерное рвение в заявлении о социалистическом реализме, и много лет спустя он приступил к имеющей обратную силу критике линии культурной политики в шестидесятых и начале семидесятых годов[116]. Но возникает небольшое сомнение относительно его общей позиции в споре о культурной и образовательной политике. В первые дни нового режима существовала разница между учителями, интеллигентами и культурными официальными лицами в их отношении к природе революционного искусства и образования. Для некоторых Революция предоставляла свободу творческого и критического духа, для других искусство и образование должны были служить политическим приоритетам. Для Кастро интеллигенция должна была стоять на службе пароду, подчиняя свою индивидуальность для потребностей Революции. Возможно, Кастро разделял этот неождановизм со старыми кубинскими сталинистами, которые теперь приобрели влияние в режиме, но в его случае это возникло из различных источников. Годы конспираторской деятельности и партизанской борьбы привили ему милитаристское недоверие к идеологическому или культурному плюрализму. Из-за своего собственного социального происхождения Кастро никогда не отождествлял себя с космополитической культурой многих студенческих товарищей в Гаване. Более того, личным отношением Кастро показал сильное проявление пуританства. Во время пребывания в Мексике, по словам его близких друзей и сторонников, он ненадолго увлекся симпатичной кубинской девушкой, и, разъяренный тем, что она на пляже носила бикини, ои настоял на том, чтобы она надевала купальный костюм, купленный им специально для нее[117]. Этот подчеркнутый пуританизм распространялся и на политические и на культурные вопросы, принимая облик неизбежного аскетизма. Речи Кастро конца семидесятых годов доказывали, что выживание Революции зависело от общего обязательства для каждого кубинца следовать только ее целям; любое другое отношение, подразумевал он, являлось опасным отклонением. Это послание было зачитано в сентябре 1968 года в речи к местным комитетам защиты Революции. Делая обзор тяжелой экономической ситуации, on убеждал: «И мы повторяем: нет либерализму! Нет смягчению! Революционная нация, сражающаяся нация, так как это те достоинства, которые требуются в эти дни, а все остальное — чистая иллюзия, это будет недооценкой задачи, недооценкой врага, недооценкой исторической важности периода, недооценкой борьбы, которая нам предстоит»[118].

Этот тон речи отразил тот факт, что к 1968 году предложения Кастро сузились. С одной стороны, партизанское движение в Латинской Америке развалилось. В октябре 1967 года, после мучительного периода в горах Боливии, Че Гевара и его отряд были захвачены и расстреляны управляемыми американцами конными полицейскими. Его смерть стала двойным ударом для Кастро. Отвлекаясь от его личного горя — потери близкого друга и товарища, провал рискованного предприятия в Боливии бросил тень сомнения на возможность экспорта кубинской модели партизанской войны на южноамериканский континент. Несмотря на слова Кастро о том, что засчитывались идеи, а не личности, смерть Че Гевары явилась более всего поражением партизанской стратегии, гак как миф о неуязвимости окружал всех живых героев кубинской революции.

Основную вину за смерть Че Гевары Кастро возложил на Боливийскую Коммунистическую партию, лидеры которой обвинялись в срыве действий партизан[119]. Однако это только подчеркнуло трудность независимой работы общепризнанных партий, контролировавших в некоторых странах ресурсы, нс-обходимые для успеха партизан. Более того, в конце шестидесятых годов тактика общественного фронта защищалась коммунистическими партиями и, казалось, была доказана. В Перу реформистская, анти-олигархическая военная хунта в 1968 году захватила контроль и начала национализацию многонациональных американских компаний. Год спустя новое демократическое правительство Боливии экспроприировало корпорацию «Галф Ойл», в то время как в Чили для выдвижения на президентские выборы в 1970 году был сформирован широкий фронт партий левых и левоцентристов — Общественный Союз. Говоря вкратце, в конце десятилетия события в Латинской Америке, казалось, вели к принятию советской ортодоксии кубинским режимом.