Fidem

Чужие пальцы, тронутые трупным окоченением, и в самом деле походили на сухие твердые ветки. Чужие лица напоминали провисшую грубую мешковину. Чужие ребра трещали, как набитые сеном котомки. Иногда попадались и внутренности – эти походили на извивающиеся клубки змей.

Что-то большое и тяжело ухающее ворвалось в собор. У Гримберта не было зрения, но все прочие органы чувств взвизгнули от ужаса – это было настоящее чудовище, огромное, стальное и пышущее яростью. Великан-людоед из детских сказок. И этот великан шел по его, Гримберта, следу. Трусливая мысль холодным комочком растаяла в затылке – может, затаиться? Среди груд растерзанных тел можно найти укрытие. Подобное стремиться к подобному, а он наверняка внешне мало отличим от трупа. Но Гримберт не разрешил себе остановиться. Герард не позволит ему ускользнуть. Скорее прикажет Ягеллону и Томашу сжечь все тела термобарическими боеприпасами или даже обрушит своды собора…

– Ого! Ваша светлость изволила выползти из своей шкуры? – голос Томаша грохнул под сводами собора, точно надтреснутый колокол чудовищной мощи. – Вот это да! А мы-то думали, вы там уже присохли внутри… Что вы пытаетесь сделать? Спрятаться среди мертвечины?

Рука Гримберта коснулась чего-то твердого, и это было так неожиданно, что он едва ее не отдернул. Камень. Алтарь. Он дополз до алтаря. Где же была рака? Чуть в глубине, это он помнил отчетливо, надо принять немного влево и…

Короткая пулеметная очередь заставила Гримберта обмереть, моча внутри мочевого пузыря забурлила крутым кипятком.

Но эти пули предназначались не ему. Слишком высоко прошла траектория. Вокруг него, мелодично звеня, забарабанил дождь из стеклянных осколков. Скорее всего, Томаш, забавляясь, расстрелял лампы под сводом собора.

– Дурная затея, ваша светлость! Ну сами посудите, спасет ли она вас! У нас больше времени, чем вы можете себе вообразить. Святоши заявятся сюда лишь через несколько дней. Может, через неделю – это уж приору решать. Вы готовы неделю гнить среди мертвецов, ваша светлость?

Гримберт полз, стиснув зубы, пытаясь не обращать внимания на мертвые руки, норовящие зацепить его гамбезон застывшими в трупном окоченении пальцами. На чьи-то лбы и волосы, которых он касался пальцами, силясь нащупать опору. На развороченные животы, в которые его руки то и дело ныряли, царапаясь об острые осколки костей.

Позади что-то тяжело ухнуло, а после хлюпнуло и затрещало. «Ржавый Жнец», должно быть, попытался сделать шаг и раздавил кого-то из мертвой паствы.

– До черта мертвечины, – пробормотал Красавчик Томаш. – Прямо как в Арбории три года назад. Хоч целые валы из нее сгребай… Ягеллон! Тащись сюда, здесь его паучья светлость обретается!

Гримберт наткнулся на скользкий бок раки, и пальцы затрепетали от волнения. Ему ни за что не поднять тяжелую металлическую крышку, мышцы слишком сильно атрофированы, но он помнил зияющие дыры в стекле. Если просунуть через них руку…

«Ржавый Жнец» сделал несколько тяжелых грузных шагов за его спиной. Гримберт отчетливо слышал, как лопаются под его ногами сваленные кучами мертвые тела. Как хрустят обломки церковной утвари, врезаясь в мертвую плоть.

– Там, в Арбории, вы гнали нас на убой, точно скот. Загоняли на минные поля, швыряли на пушки. Знаете, я ведь едва выжил в той мясорубке. Едва не изжарился в «Жнеце», как в медном быке. Едва не задохнулся. Едва не рухнул в чертов ров. Думаете, я пошел в Лангобардию, чтобы искоренять ересь? Или за вашу обосранную маркграфскую честь? Нам обещали славную поживу в Арбории. Два дня свободного грабежа от рассвета и до заката. Но мы не получили своего. Как только бой был окончен, оказалось, что маркграф Туринский вроде как мертв, а город выжжен что твое пепелище и над ним уже развевается знамя сенешаля, дери его черти за кишки. Я два дня ходил по чьим-то выпотрошенным животам, но не нашел и дюжины медных монет. А потом…

Не замечая боли в порезанных об осколки раки пальцах, Гримберт нащупал крошечный сверток, обвязанный лентами. Он думал, что пятка святого Лазаря будет мягкой на ощупь, но ошибся – она была твердой и ломкой, как высушенная птичья лапка, завернутая в мешковину. От нее едва ощутимо пахло химическими запахами бальзамирующих жидкостей.

Гримберт поднял ее над головой, будто знамя.

– Эй! – Легкие затрещали от напряжения, точно много раз штопанная ткань. – Посмотрите сюда, разбойничье отродье!

– Паук? Неужто подал голос? – Томаш усмехнулся. – Или не лежится вам среди приятелей?

– Ваша пятка! – говорить было так тяжело, что слова выстреливали по два-три, точно патроны с автоматической отсечкой. – Ваша чертова пятка! Попробуйте выстрелить в меня сейчас – и от вашего смердящего чуда не останется даже ногтя!

Они замерли у входа – он чувствовал это так же отчетливо, как истончившиеся кости внутри ноги святого Лазаря. Две огромные стальные махины, под которыми скрипел пол. Наверняка их орудия сейчас наведены прямо на него – он ощутил щекотку в основании черепа, – но все еще молчат.