Fidem

Шварцрабэ лишь фыркнул:

– Догадался. Я имел удовольствие провести в обществе Франца некоторое время, и, уверяю, мир не видел более никчемного, поверхностного и в то же время наивного существа, чем он. Сущий желторотый цыпленок. Такие, как он, не имеют пристрастия к сильнодействующим зельям. И уж точно он не походил на безумца, терзаемого душевной болезнью, способного превратиться в обезумевшего демона.

– Ваш цыпленок не был так уж невинен, – не удержался Гримберт. – Приор сообщил, в его крови оказалась порядочная доза оксикодона и ацеторфина.

Ему не удалось задеть этим Шварцрабэ, тот лишь приподнял бровь, сохранив на лице благодушную усмешку.

– Еще одно подтверждение тому, что парень слишком рано начал искать рыцарского счастья. Мне знаком этот вид порока. Оксикодон и ацеторфин?.. Едва ли их можно назвать безобидными зельями, но, поверьте человеку, испробовавшего на себе всю фармакопею этого континента, такие вещи не превращают людей в чудовищ, способных оторвать себе голову. Иначе я и сам разгуливал бы сейчас без головы.

– Не превращают, – вынужден был согласиться Гримберт. – В остальном кровь покойного сира Бюхера оказалась вполне чиста. Пониженное количество эритроцитов, следы талассемии и геморрагического васкулита плюс оспа. Обычный букет для раубриттера.

Шварцрабэ поморщился:

– Ни сифилиса, ни гонореи, ни даже завалящего герпеса? Помилуй Господь, какую же скучную жизнь влачил этот парень! Неудивительно, что он посвятил себя разглядыванию чужих пяток! А что насчет его нервной системы? Они ведь вскрыли ему череп, конечно?

– Конечно. Повреждения головного мозга, но незначительные. Точечные инсульты и разрывы мозговых оболочек. Но это скорее следствие приступа, а не самой болезни. Удивительно, как его мозг не сварился вкрутую прямо в черепе.

– Что бы ни привело его к смерти, это было не монастырское пиво, – рассудительно заметил Шварцрабэ, не глядя в сторону «Судьи». – Видимо, какая-то запущенная малоизвестная генетическая болезнь, дождавшаяся своего часа. Что-то сродни мине, которая может лежать в земле годами, но стоит на нее наступить… Что ж, участь Франца, конечно, страшна, однако пожелаем его душе, где бы она ни обреталась, спокойствия и умиротворения. Ну а теперь прочь горести и тревоги! Почтив мертвых, должно озаботиться живыми! Теперь-то приор Герард соблаговолит нас выпустить?

Гримберт заставил «Серого Судью» найти взглядом паром, благо тот был хорошо заметен с высоты Южной башни. Лежащий за монастырскими стенами, он походил на тушу кита, выкинутую на берег и медленно гниющую, опутанную канатами-жилами и силовыми кабелями. Вокруг него Гримберт не заметил особого оживления, какое обыкновенно имеет место вокруг готовящегося отплыть корабля. Трое рыцарей-лазаритов с зелеными крестами на лобовой броне так и стояли на прежнем месте, точно статуи, кажется, они даже не шевельнулись со вчерашнего вечера.

– На этот счет господин приор ничего не сообщил, – вынужден был признать Гримберт. – Но я искренне надеюсь, что сегодняшний день станет последним днем нашего пребывания в Грауштейне. Довольно мы уже наслушались его колоколов! Приор волен углубляться в дебри расследования, если считает, что смерть Франца не была обычным несчастьем, но у него нет права держать в своем монастыре силой свободных рыцарей.

Шварцрабэ потеребил подбородок, что-то обдумывая.

– А этот приор Герард – просто кремень, а? Железный старик. Он сразу произвел на меня впечатление, еще своей проповедью. Знаете, в мире обретается множество святош и некоторые не дураки двинуть хорошую речь, но этот старик… Знаете, сир Гризео, мне кажется, он не так прост, как хочет казаться.

– Что вы имеете в виду?

Хуго фон Химмельрейх улыбнулся, и улыбка эта показалась Гримберту немного натянутой.

– Судьба весьма странно одарила меня при рождении. Я скверно разбираюсь в искусствах, ужасно пою и, без сомнения, ничего не смыслю в рыцарском поединке. Но если я в чем-то и разбираюсь, так это в людях.

– Вот как? – не удержался Гримберт. – Я полагал, ваша сильная сторона – карты.

К его удивлению, Шварцрабэ не встретил эту шутку улыбкой. Напротив, его взгляд немного посерел, будто отражая цвет тяжелой океанской глади.

– Совершенно верно, – с самым серьезным видом подтвердил он. – И внутренний голос твердит мне, что прежде чем садиться играть в карты против приора Герарда, надо хорошенько проверить рукава его сутаны.

– Вот как? Что же в нем вас насторожило, сир Хуго?

– Треклятый колокольный звон, – Шварцрабэ неожиданно подмигнул ему, а потом ткнул пальцем по направлению к колокольне. – Вот что навело меня на эту мысль. Мы все, невольные гости Грауштейна, страдаем от него уже третий день, а между тем мало кто из нас задумался об обратном. Не о том, что мы слышим, а о том, чего мы не слышим!

– Вы говорите загадками, сир Шварцрабэ.