Фигуры света

И, стоя на лестнице в Блумсбери, они снова мысленно видят перед глазами земной шар, розовые мазки на карте. Климат в китайских договорных портах уж точно не назовешь умеренным. В Индии уже работают Стивенсоны. Никому и в голову не придет инспектировать восточное побережье Канады осенью и зимой. В Австралии жара, тем более в это время года. Новая Зеландия?

Том пожимает плечами, по-прежнему глядя на нее так, будто она вот-вот что-то предпримет, будто она позабыла сделать что-то важное.

– Нам пора спускаться, – говорит она. – Тетя Мэри…

– Тетя Мэри боится, что мы нарушим приличия. Или что мы нарушим приличия, находясь под ее крышей. Но скажи же, Алли… ты счастлива? Ты ждешь, когда наступит завтра?

У ее ботинок облупились носки, до завтра надо успеть их начистить. Она пытается облечь в слова то, что он хочет услышать, найти выражения для любви и желания. Не осторожничай она, то сказала бы, что в ней свершилась какая-то физическая перемена, что ее сердцу теперь как-то покойнее стало в груди, потому что он в нее верит. Еще ей хочется сказать, что теперь она крепче спит, а просыпаясь, не боится более того, чего боялась всю жизнь, – начала нового дня. Что ее пугает то, насколько он для нее важен. Не глядя на него, она кивает.

* * *

Они еще завтракают, когда приезжает Анни в сопровождении горничной, которая тащит шуршащий чехол с платьем на вытянутых руках, будто намереваясь так и поднести его к алтарю. Дядя Джеймс и мальчики привстают со стульев, как бы кланяясь наоборот.

– Доброе утро! Это что, Алли, яичница? Есть в такой день! А где же нервы, где твоя тонкая натура? Где, в конце концов, присущая всем невестам чувствительность?

– Осталась в классной комнате, вместе с фатой и послушанием, – отвечает Алли. – Съешь колбаску. Съешь две!

Тетя Мэри вытирает губы, складывает салфетку.

– Право же, девочки. Ну будет вам. Фанни, принеси, пожалуйста, чашку для мисс Форрест. А потом помоги Джейн – верно ведь, Джейн? – с платьем. Анни, положить вам яичницы?

Фанни и Джейн переговариваются вполголоса, Джейн уходит, и с лестницы доносится ее тяжелая поступь. Анни садится.

– Благодарю, миссис Данн, я уже позавтракала. Но чаю выпью с удовольствием, раз уж Алли не спешит одеваться.

Алли намазывает тост маслом. Она не станет изображать заливающуюся румянцем невесту, не станет играть роль, которая подстерегает ее, будто разверзающаяся у ног пропасть.

– Не знаю, с чего бы мне сегодня одеваться дольше обычного. Джордж – вот кто у нас всегда одевается самым последним.

Джордж, который недавно начал причесываться без напоминаний, теперь еще и помадит волосы, и всякий раз от этого скипидарного запаха у Алли встает перед глазами папина студия. Собираясь выйти из дому, он всегда поправляет воротничок перед зеркалом в коридоре и тщательно проверяет стрелки на брюках.

– Он еще и с девчонками теперь заговаривает, – вмешивается Фредди.

– Потому что с ними говорить интереснее, чем с маленькими мальчиками, которые только и знают, что задираться.

– Хватит, мальчики. Не сегодня!

* * *

Они стоят бок о бок перед зеркалом: Анни в медно-зеленом вечернем платье, для утренней свадебной церемонии она надела поверх вышитую бархатную жакетку, Алли – в млечно-голубом, которое пригодится и для рождественского праздника у Пенвеников, и для больничных танцевальных вечеров в Корнуолле. Анни подколола Алли волосы, прикрепила так и норовящую улететь в небо шляпу, которую Алли самой ни за что не удастся так закрепить шпильками, захоти она надеть этот наряд еще раз. Анни припудрила ей нос, нарумянила щеки, велела гримасничать и дуть губы, пока она зачем-то красила их помадой, ничем не отличавшейся от их натурального цвета. Маме бы это не понравилось. Разряженная, накрашенная – сама на себя не похожа.

– Так и хочется это все снять, – говорит она.

– То-то Том обрадуется. – Анни протягивает ей букет невесты – ирисы и гипсофилы. – Ты красавица. Идем!

Она сжимает цветы, Анни догадалась обрезать яично-желтую пыльцу с тычинок. Анни распахивает перед ней дверь, делает шутливый книксен.

– Приподними юбку, когда будешь спускаться, – говорит Анни. – Там под оборками есть петелька. Вот она.

– Анни, – спрашивает она, – Анни, как по-твоему, доктор Моберли Кавендиш – это чересчур?

Они выходят на лестницу. Анни смахивает что-то с плеча Алли.

– По-моему, доктор Моберли Кавендиш – это превосходно. И очень красиво. Идем. – Она подает ей локоть, и доктор Форрест вместе с доктором Моберли Кавендиш спускаются рука об руку к парадной двери, у которой их уже ждет экипаж.

* * *