Фиктивная жена

— Такая вкусная девочка, — шепчет и слегка кусает, уже лениво лаская губы. — Что ты со мной делаешь? — проводит губами по моей щеке, скулам, переходя на шею. — Я же не железный, — втягивает губами кожу, и меня кидает в дрожь. Я забываю о том, что мы едем в машине и рядом с нами водитель, я вообще не понимаю, о чем он говорит. Мне просто нереально хорошо в его руках, несмотря на то, что нежности и ласки в его действиях мало. Он порывистый, дикий, жадный, и от этого мои бабочки сходят с ума. Не стесняюсь, не зажимаюсь, как с Платоном. Сама откидываю голову, выгибаюсь в его руках, требуя большего.

Его сильные руки забираются под блузку и обжигают прикосновениями кожу на талии, поднимаются выше, сжимают под грудью. Его дыхание учащается, его губы оставляют отметины на моей шее. Жарко. Боже, как невыносимо жарко. Одежда мешает, сковывает. Царапаю его шею, чувствуя, как меня окатывает волнами жара. Разве так бывает?

Прихожу в себя, когда машина останавливается, и водитель выходит, хлопая дверью. Открываю глаза и понимаю, что мы приехали. Машина стоит возле главного входа в дом. Мирон тоже замирает, утыкаясь в мою грудь, крепче меня сжимая. Дышит глубоко.

— Скажи мне, котёнок, — голос хриплый, вибрирующий, глубокий. — С Платоном ты тоже была такая отзывчивая и чувствительная? — в голосе нотки ярости и ревности. А мне не обидно. Я улыбаюсь, пытаясь отдышаться. Его ревность такая сладкая. Это значит, что Мирону не все равно.

Мирон отрывается от меня и заглядывает в глаза. А его омуты такие черные, дух захватывает. Страшно, но как-то по-новому. Внутри все переворачивается.

— Прекрати улыбаться, котенок. Отвечай! — требует.

— С Платоном у нас было не так… — отвечаю и разочарованно выдыхаю, лишаясь его рук на талии. Наблюдаю, как его ладонь прикасается к моему лицу, поглаживает аккуратно, нежно. Прикрываю глаза, но тут же распахиваю, когда он сжимает мои скулы.

— А как было? — вкрадчиво спрашивает хищник и сжимает другой рукой мое бедро.

— Не так, как с тобой.

— Милана! Отшлепаю, — качает головой.

— Никак не было. Недолгие поцелуи… Но они не сравнятся с вашими, господин Вертинский, — я до сих пор парю в эйфории, словно пьяная.

— И все?

— И все… Не более.

— С кем было больше?

— Ни с кем, — ощущаю, как начинают гореть щеки.

— Ничего и никогда ни с кем? — в голосе легкое удивление. Осматривает меня, словно хочет считать ответ.

— Ничего и никогда…

— Охренеть… — выдыхает, отпускает меня и откидывает голову на спинку сиденья. — Как ты такая красивая сохранила-то себя? — вопрос риторический, Мирон не ждет ответа. Тишина, слышно только наше дыхание. — Ладно, Красная Шапочка, пошли домой, пока я тебя не съел, — усмехается Мирон, ссаживает меня с себя, поправляет пиджак и ворот рубашки, выходит из машины, обходит ее и открывает мне дверь, подавая руку. Расслабленный, кривовато улыбается, вытягивая меня из машины, когда я подаю ладонь.

— Брак подразумевался фиктивный, но что-то пошло не так, малышка, — усмехается.

— С самой свадьбы пошло… — отвечаю я. Кивает, не отпускает моей руки и ведет в дом.

— Браво! — вдруг раздается голос Платона где-то на террасе. Там полумрак, и почти ничего не видно. А мы, наоборот, под ярким фонарём возле входа. — Какая пара! — холодно и надменно ухмыляется, поднимается с плетёного кресла и идет к нам. Останавливается возле двери, опирается плечом на стену и рассматривает нас. Особенно меня. Я представляю, как выгляжу: волосы растрепаны, помада смазана и мятая блузка. — Как провели вечер? — Чувствую, как Мирон напрягается, и сжимаю его ладонь. — Хотя не отвечайте, вижу: отлично.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Платон, — тихо и холодно одергивает брата Мирон.

— Что, спальня уже не устраивает? В машине ее имеешь? Прямо при водителе? Или дождались, пока он выйдет? — глаза у него стеклянные, волчьи. Мирон резко меня отпускает, глубоко вздыхает и надвигается на Платона.

— Если язык зудит, выскажись мне. Как мужчина. Девочку не нужно цеплять! — сквозь зубы цедит он, вставая вплотную к брату.

— А то что? — с ухмылкой нарывается Платон.

— Прекратите! — вдруг выкрикиваю я, подлетая к ним. Опускаю Мирону руку на плечо, потому что мне страшно, что они вновь начнут драться. А я не хочу, чтобы из меня воевали братья.

— Зайди домой, Милана, — строго и холодно произносит Мирон и ведет плечом, сбрасывая мою руку.

— Ну, пожалуйста… — жалобно прошу я, заглядывая в глаза Платона. А он лишь скалится как волчонок.

— Милана! — рявкает мой муж, оборачивается и прожигает меня гневным взглядом. Разворачиваюсь и открываю дверь.

— Какая послушная. Дрессируешь? — доносится до меня голос Платона. Я даже не думала, что он может быть таким. Грубым, язвительным, дерзким. Я понимаю, что ему больно, и он бьет нас, как может, но от этого не по себе.