Филантропы в рваных штанах

Если люди вынуждены жить в невыносимых условиях, неизбежно, что какая-то их часть будет искать забвения и минутного счастья в кабаке, и единственное средство от этого зла заключается в искоренении его причины, а пока этого нет, можно все-таки кое-что сделать, а именно: вместо грязных питейных заведений, заправляемых людьми, которые заинтересованы в том, чтобы их клиенты выпили как можно больше плохого пива, оборудовать приличные места отдыха, принадлежащие государству или муниципалитету, где будут руководствоваться пользой, а не выгодой; хорошие клубы, где не будет грязи и пьянства, где каждый сможет получить настоящее пиво, или кофе, или чай, или какой-нибудь прохладительный напиток, где люди смогут отдохнуть после рабочего дня, провести час или два в интеллектуальном общении с товарищами, послушать музыку и попеть; трактиры, куда рабочий может привести с собой жену и детей, не опасаясь, что их там оскорбят или они услышат нечто непристойное, − заведения, куда нельзя водить жен и детей, вообще не должны существовать.

Оуэн, будучи трезвенником, ничего не тратил на выпивку, но деньги уходили у него на то, что он называл «делом». Каждую неделю он покупал несколько листовок или брошюрок о социализме, по пенни или два за штуку; эти брошюрки он давал читать товарищам или просто им отдавал; с помощью этих брошюрок и бесед ему удалось обратить в свою веру нескольких товарищей по работе. Филпот, Харлоу и еще кое-кто слушали его с интересом, некоторые даже платили деньги за брошюры, которые давал им Оуэн, и, прочтя их, передавали другим, иногда они даже устраивали обсуждения. Другие относились безразлично и даже насмешливо к предположению, что можно каким-то образом ликвидировать нищету. Они говорили, что «в мире всегда были богатые и бедные и всегда будут, вот и все». Большинство же было настроено враждебно − не к Оуэну, а к социализму. Что же касается самого Оуэна, то он рабочим даже нравился, особенно чернорабочим, так как было известно, что он не «хозяйский прихвостень» и что он отказывается руководить работами, хотя Скряга неоднократно предлагал это ему. А вот социализм вызывал у них прямо-таки бешеную ненависть. Некоторые из тех, кто начинал склоняться к социализму прошлой зимой, когда все они голодали, теперь вновь оказались стойкими защитниками Системы.

Баррингтон по-прежнему работал для фирмы и, как и прежде, вел себя сдержанно, редко заговаривал с людьми, если к нему не обращались, и все-таки шли слухи, что он разделяет взгляды Оуэна. Он всегда платил за брошюры, которые давал ему Оуэн, а однажды, когда Оуэн купил за полкроны тысячу листовок для раздачи, Баррингтон внес в эту сумму шиллинг. Но он никогда не участвовал в спорах, возникавших во время обеденных перерывов и завтраков.

Для Оуэна его приверженность «делу», так сильно занимавшая его ум, была своего рода счастьем. Социализм для него оказался тем, чем для других была выпивка, − возможностью забыться и выносить те условия, в которых они вынуждены были жить. У иных мозги были затуманены пивом, другие одурманивали себя обожанием своих хозяев − тори и либералов, точно так же Оуэн был настолько поглощен попытками разбудить своих товарищей от летаргии и так занят придумыванием новых аргументов, как убедить их в возможности улучшить свою жизнь, что ему не хватало времени задумываться о собственной нищете; деньги, которые он тратил на брошюры и листовки, вероятно, лучше было употребить на еду и одежду для себя и семьи, ибо большинство из тех, кому он их раздавал, отнюдь не испытывали к нему благодарности; но Оуэн никогда не думал об этом, а кроме того, почти все люди тратят деньги на ту или иную причуду. Одни отказывают себе в самом необходимом ради того, чтобы жирел трактирщик. Другие лишают себя многого во имя того, чтобы ленивый священник мог жить в роскоши и безделье, а третьи тратят время и деньги, которые нужны им самим, на покупку социалистической литературы и раздают ее людям, которые ничего не желают знать про социализм.

Однажды воскресным утром в конце июля в город вторглись человек двадцать пять мужчин и женщин на велосипедах. У двоих, ехавших впереди, к рулям были прикреплены флажки из красного шелка с золотыми буквами. На одном флажке было написано «Международное братство и мир», на втором − «Все за одного, один за всех».

Они ехали по улицам и раздавали прохожим листовки, а когда оказывались в людном месте, слезали с велосипедов и обходили собравшихся, вручая листовки тем, кто соглашался их брать. Они сделали несколько остановок на Большой аллее, где толпилось довольно много народа, и по холму направились к Уиндли. Люди стояли возле трактиров, возвращались домой из церкви. Приезжие раздали листовки всем, кто их брал, прошли по улицам, подсовывая листовки под двери и опуская в почтовые ящики. Когда запас листовок истощился, они вновь оседлали свои велосипеды и уехали по той же дороге, по которой прибыли.