Филантропы в рваных штанах

В такие дни обычно он весь был измазан свинцовыми белилами, и именно это, а также постоянная возня с красками и другими вредными веществами, без сомнения, были причиной ужасных болей в желудке, которые часто мучили его, − от этих болей он иногда падал и в судорогах катался по земле.

* * *

Однажды днем Красс послал Берта с тележкой на объект, где заканчивали работу Истон, Филпот, Харлоу и Оуэн. Он появился там около половины пятого, помог рабочим собрать и погрузить все, что нужно, и, толкая тележку, вернулся вместе с ними в мастерскую.

По дороге они обратили внимание, что парень плохо выглядит − усталый, бледный и прихрамывает. Сам он ничего им не сказал, хотя и догадался, что говорят они о нем. Они пришли в мастерскую в начале шестого − как раз к концу рабочего дня. Берт помог им разгрузить тележку и потом, пока все остальные разбирали свои вещи и сдавали оставшиеся материалы, оттащил тележку на другой конец двора под навес, где она обычно стояла. Он не вернулся сразу в мастерскую, и, когда через несколько минут Харлоу вышел во двор за водой, он увидел, что мальчик стоит, привалившись к тележке, и плачет и что одна нога у него как-то странно согнута.

Харлоу спросил его, в чем дело, и пока они говорили, остальные вышли выяснить, что там произошло. Мальчик сказал, что у него ревматизм, подагра или что-нибудь в этом роде, очень сильно болит нога «вот здесь, возле колена». Берт был немногословен, он только плакал и все время отворачивался, избегая их взглядов, − он стыдился, что его застали в слезах.

Глядя на несчастного парнишку, все не сговариваясь полезли в карманы за мелочью и велели ему ехать домой на трамвае. Они собрали целых пять пенсов, так что с лихвой хватало на дорогу, и Красс сказал ему, чтобы он отправлялся сейчас же − нечего ожидать половины шестого. Однако, прежде чем Берт ушел, Филпот достал из своего ящика с инструментом пузырек и налил оттуда масла и скипидара − две части скипидара на одну масла, отдал пузырек Берту и велел это втирать перед сном в ногу. Скипидар, объяснил он, снимет боль, а масло не даст повредить кожу. Если Берт слишком устал, пусть мать натрет. Берт обещал исполнить все предписания и, утирая слезы, схватил свою обеденную корзинку и заковылял к трамваю.

А через несколько дней случилось несчастье с Хантером. Без пяти двенадцать он торопился на велосипеде на один из объектов в надежде поймать кого-нибудь, кто ушел на обед раньше положенного времени, и, когда спускался с довольно крутого холма, у велосипеда отказал передний тормоз − стерлась резина, а задний давно уж износился и не работал − и Скряга, чтобы не разбиться о какой-нибудь забор, на ходу соскочил с велосипеда и расшиб себе голову, лицо и руки. Поврежденья оказались настолько серьезными, что он вынужден был пролежать дома около трех недель на радость всем рабочим и к огорчению − можно сказать, даже к негодованию − мистера Раштона, который так мало смыслил в делах, что не мог без чужой помощи делать подсчеты. Именно в это время фирма производила ряд крупных работ, за которыми требовалось наблюдение, и Раштон посылал перечень разных видов работ Хантеру на дом, чтобы тот подсчитал их стоимость. Скряга сидел в постели весь в бинтах и что-то там наобум прикидывал. Раштон ни разу не навестил его, зато почти каждый день посылал к нему Берта то с перечнем работ, то со счетами, то еще с чем-нибудь или с записками, в которых спрашивал, когда Хантер предполагает выйти на работу.

Этот несчастный случай послужил источником самых разнообразных слухов. Рабочие говорили, что он «сломал себе хребет», что у него «сотрясение мозгов», что он «повредил себе нутро» и вряд ли когда-нибудь сможет вернуться к своим обязанностям «надсмотрщика над рабами». Красс уже начал подумывать, что для него будет совсем неплохо, если с Хантером что-то случится, и стал держаться высокомерно, как власть имущий. Он взял одного из подсобных рабочих себе в помощь для составления колеров и взвалил на него всю тяжелую работу, а сам начал посещать участки, проверяя, как продвигается работа.

Наружность Красса обращала на себя внимание. Он носил спортивные брюки в крупную черную и белую клетку. Предыдущий владелец этих брюк был выше и худее Красса, так что штанины были дюйма на два длинней, зато облегали его ноги весьма плотно, и его счастье, что он занимался смешиванием красок, а не лазил вверх и вниз по стремянкам, в этом случае брюки могли бы лопнуть. Куртка у него тоже была на два или три номера меньше по размеру, и рукава были настолько коротки, что виднелись обшлага его фланелевой рубашки. Куртка эта была габардиновой и, вероятно, когда-то была синей, но сейчас склонялась к фиолетовому оттенку. Большая часть ее сохранила прежний цвет, а под мышками цвет стал фиолетовым. Куртка эта очень жала в плечах и в спине и была настолько коротка, что открывала для обозрения его ягодицы.