Филантропы в рваных штанах

− Не знаю, стоило ли за ними ходить, − сказала она, возвратившись с часами. − Они останавливаются по нескольку раз в сутки.

− Ну, надеюсь ночью не остановятся, − сказал Истон. − Еще этого мне не хватало, не знать утром, который час. По-моему, нам надо купить новые часы.

Ночью он несколько раз просыпался и чиркал спичкой, чтобы взглянуть, не пора ли вставать. В половине третьего часы еще шли, и он снова уснул. Когда он в следующий раз проснулся, часы не тикали. Пойди тут разберись, который час. За окном темень, но это ничего не значит, теперь и в шесть часов темно. Сон как рукой сняло: пора вставать. Опаздывать нельзя, уволят.

Он встал, оделся. Рут спала. Он тихо спустился вниз, зажег огонь и согрел себе чаю. Потом снова бесшумно поднялся наверх. Рут все еще спала, и он решил ее не беспокоить. Вернувшись на кухню, он налил себе чашку чаю, надел ботинки, пальто и шляпу и, взяв корзиночку с обедом, вышел из дому.

Дождь не прекращался, было очень холодно и темно. На улице ни души. Он шел, дрожал от холода и думал: который же все-таки теперь час. Истон вспомнил о часах над входом в ювелирный магазин. Но когда он дошел до магазина, оказалось, что часы висят так высоко, что на циферблате не видно цифр. Несколько минут он простоял на месте, тщетно стараясь разглядеть, который час. Внезапно ему в глаза ударил свет фонарика.

− Вы что-то рано поднялись, − услышал он чей-то голос. Истон не видел говорившего, свет его ослепил.

− Который час? − спросил Истон. − Я должен быть на работе в семь, а мои часы ночью остановились.

− Где вы работаете?

− В «Пещере» на Элмор-Роуд. Знаете, за старым шлагбаумом.

− Что вы там делаете и кем вы работаете? − настаивал констебль.

Истон объяснил.

− Так, − сказал констебль, − довольно странно, что вы бродите по улицам в такое время. Отсюда до Элмор-Роуд всего минут сорок пять ходу. Вы сказали, что должны быть на работе в семь, а сейчас без четверти четыре. Вы где живете? Как ваша фамилия?

Истон назвал свою фамилию и адрес и опять рассказал о часах, остановившихся среди ночи.

− А кто вас знает, правду вы говорите или нет, − прервал его полицейский. − Надо бы отвести вас в участок. Одно мне ясно: что вы околачиваетесь в темноте возле этого магазина. Что у вас там в корзинке?

− Только мой завтрак. − Истон раскрыл корзинку.

− Похоже, вы говорите правду, − сказал, помолчав, полисмен. − Но чтобы быть уверенным, я доведу вас до дома. В участок тащить вас я не хочу, но я бы посоветовал вам купить себе исправные часы, иначе рано или поздно у вас будут неприятности.

Когда они подошли к дому, Истон отпер дверь. Полицейский что-то записал в своем блокноте и отбыл. Истон с облегчением вздохнул, поднялся наверх, поставил часы и завел их. Затем он снял пальто и лег в постель, не раздеваясь, укрывшись стеганым одеялом. Вскоре он уснул, а когда проснулся, часы все еще тикали.

Было ровно семь часов.

Глава 4

АФИША

Фрэнк Оуэн был сыном квалифицированного плотника, который умер от туберкулеза, когда мальчику едва минуло пять лет. После его смерти мать стала белошвейкой и получала за свою работу жалкие гроши. Когда Фрэнку исполнилось тринадцать лет, он пошел работать учеником к мастеру. Мастер этот был, каких теперь уже почти не сыщешь, − не просто наниматель, а сам первоклассный специалист.

Когда Фрэнк Оуэн стал его учеником, мастер был уже в годах. В свое время у него было в городе большое дело, и он частенько хвастался, что всегда имел хорошие заказы, выполнял работу с удовольствием и ему всегда хорошо платили. Но в последние годы число его клиентов резко сократилось, потому что на смену пришло новое поколение, которому не было никакого дела до высокого мастерства − их интересовало только, чтобы работа была повыгодней и подешевле. Старик обучил подростка профессии маляра, выучил делать орнаменты, красить под дерево и писать вывески. Мальчик, отличавшийся природной одаренностью, в свободное от работы время недурно овладел этим искусством.

Мать Фрэнка умерла, когда ему было двадцать четыре года, а через год он женился на дочери одного из своих товарищей по работе. В то время было некоторое оживление на рынке труда, и, хотя большого спроса на художественную работу не было, все-таки его квалификация помогала ему без всяких хлопот устраиваться на место. Оуэн и его жена были счастливы. У них родился сын, и несколько лет все шло хорошо. Но постепенно положение изменилось. Вообще-то менялось все незаметно, медленно, но неуклонно ползло к худшему.

Даже летом он не всегда мог найти работу, зимой же это было почти невозможно. Наконец, примерно за год до того дня, с которого мы начали это повествование, он был вынужден оставить дома жену с ребенком и попытать счастья в Лондоне. Когда он устроится, сказал он, он их вызовет.