— Сей подвиг важен, между прочим, потому, что чрез него святитель, Богом просвещаемый, предварительно обличил неправое мнение людей, явившихся после него, которые даже доныне утверждают, будто в священных и церковных книгах и описку переписчика исправить, и непонятное слово перевода заменить понятным, непозволительно и противно православию. Они говорят: по старым неисправленным книгам спасались и спаслись известные святые; такие книги поправлять, значит, портить. Если бы так рассуждал святый Алексий, то, конечно, не стал бы он ни поверять перевод, ни поправлять рукопись Евангелия, а должен был взять книгу Евангелия, какая в его время находилась в Успенском соборе, и сказать: по сей книге спасался и спасся святитель Петр; нечего здесь поверять и исправлять. Но он поверял и исправлял, и потому, очевидно, не так рассуждал, как новые ревнители не очень старой старины, а точно так же, как и древле, и ныне рассуждает православная Церковь, то есть, что спасительная истина Христова и в неисправленных, и в исправленных книгах одна; но что для сохранения и распространения сей самой истины исправная книга лучше неисправной.
То есть он не просто почитал святителя Алексея, но и призывал его себе в помощники, не оставляя мечты вновь получить разрешение на дальнейшие работы по переводу Библии. Казалось бы, Филарет должен был возражать против перенесения монастыря, основанного тем, кому он всегда подражал в своей архиерейской деятельности. Но постройки Алексеевского монастыря пришли в ветхость, их так и так надобно было сносить и строить новые. И Филарет смирился с переносом монастыря на другое место — в Красное село, что и произошло в 1837 году.
Летом того года Филарет встречал в Москве и у себя в гостях на Троицком подворье наследника цесаревича Александра Николаевича, к которому чувствовал особенное расположение:
— Всегда светло для нас твое пришествие, как заря от солнца России…
12 сентября Филарет освятил домовый храм при Московском университете во имя святой мученицы Татьяны, в день памяти которой императрица Елизавета Петровна подписала указ о создании на Москве университета. Впоследствии частица мощей Филарета станет одной из святынь этой церкви. И сейчас она особо сберегается здесь.
В октябре Филарет привечал на Москве самого императора, возвратившегося с Кавказа, где снова начиналась война против турок ради дальнейшего овладения Россией черноморского побережья:
— Благочестивейший государь! Слава Богу, ты возвращаешься. Ты перешел горы, и горы отнял от наших сердец, озабоченных трудностями твоих исполинских путей по землям и морям твоей исполинской державы…
Становилось добрым обычаем присутствие царской семьи летом и осенью в Москве. Зимой Филарету опять предстояло ехать в Петербург, он сумел выпросить у государя разрешение остаться в Москве, поскольку вновь часто простужался, отчего болели то ухо, то глаз, но в ноябре Николай все же попросил его прибыть в Северную столицу по неотложным делам. «Тяжко и заботливо сие для моей немощи, — писал Филарет наместнику Антонию, — ибо и теперь дома не могу избавиться от простуды; но надобно творить дело послушания. Помолитесь, чтобы Господь укрепил и сохранил меня от неблагоприятного действия разных стихий».
В Петербург он прибыл 17 декабря и застал печальное событие, о котором писал Антонию: «Вместо того чтобы в первую ночь отдыхать, надлежало увидеть зарево пожара Зимнего дворца и проводить время в печальных и заботливых размышлениях. Чудная судьба! Эрмитаж был под ветром, и, по распоряжению государя, спасен; три стороны дворца были над ветром, и весь четвероугольник сгорел». А в собственной записной книжке Филарет отметил: «Мы в Петербурге вечером. Болезненному от сильной стужи в дороге, всю ночь не дал мне успокоиться неутихающий пожар Зимнего дворца».