Филарет Московский

Тревожные дни пережил в начале 1857 года святитель. Тяжело заболел его лучший московский друг — князь Сергей Михайлович Голицын. Ему уж было за восемьдесят, но он старался держаться бодро, ежедневно совершал длинные пешие прогулки по Москве, принимал во множестве гостей и оставался тем московским барином, которых уж не оставалось более. Последний московский барин — так и называли его москвичи. Что подразумевалось под этим понятием, объяснял в своих записках московский почт-директор Александр Яковлевич Булгаков: «Кончились торжественные приемы московских бояр, нет уже ныне открытых домов, потому что дворцы все проданы, а бояре исчезли также. Часто слышим мы поговорку, всеми повторяемую, что со смертию князя Сергия Мих. Голицына исчезнет последний русский барин». «Он дает праздники, балы Государю и Царской фамилии, когда двор осчастливливает Москву присутствием своим. Он угощает иностранных принцов и знаменитых путешественников, навещающих древнюю российскую столицу. Он поддерживает полезные заведения. Он щедро помогает бедным и пр. Перевелись у нас совершенно баре, вельможи, этот отборный, особенный класс людей, соединяющих в себе: знатность, богатство, заслуги; людей, которых одно уже имя напоминало знаменитых предков, людей, отличающихся радушным гостеприимством, с ласкою, сопровождаемою всегда какою-то не гордою, но величавою осанкою, внушавшей уважение. Таковы были в царствование Екатерины II Разумовские, Орловы, Потемкины, Румянцевы, Воронцовы, Чернышевы, Репнины и многие другие, но с того времени фортуны при постепенном раздроблении от перехода в разные руки начали разрушаться, не быв заменяемы новыми».

В марте Сергей Михайлович отметил пятидесятилетие своей безупречной службы в качестве почетного опекуна Московского опекунского совета. Московский Златоуст отметился речью в его честь:

— Мужи чтимых званий, избранные служители Царского человеколюбия, сочли пятьдесят лет деятельности своего сотрудника и старейшины; взором уважения и сочувствия измерили необыкновенно долгий на одном возвышенном поприще ряд подвигов… Но если вы ожидаете, чтобы я вошел в ваш труд и увенчаваемому вами также сплетал венец из слова, не исполню ожидания вашего: ибо знаю, что исполнением сего не удовлетворен, а отягчен был бы тот, кто при своих деяниях всегда имел и имеет в виду не похвалу и славу от человеков, но обязанность, правду, пользу, человеколюбие, верное исполнение Державной воли, наконец Самим Христом для человеческой деятельности предпоставленную цель — славу, яже от единого Бога (Иоан. V. 44). Не колеблюсь сказать, что торжество, вами составленное, не было бы очень возвышенным, если бы в нем заключалось только желание сделать нечто приятное одному досточтимому лицу. Высшее достоинство вашего торжества заключается в том, что вы чрез него выражаете общественное мнение, благоговеющее пред испытанною временем и созревшею добродетелию; и таким образом произносите сильное поучение себе и другим.

И вот после торжеств он занемог. В иные дни находился в преддверии кончины. На сей раз Бог не захотел рождения Сергея Михайловича в мир невидимый, князь выздоровел и теперь вместо него снова болел Филарет. К простудам, головной и зубной боли прибавились теперь еще и частые кровотечения из носа.

Прошли весна, лето, наступила осень, а решения относительно перевода Библии так и не было. Святитель печалился, сердился… 31 мая ему была объявлена благодарность Святейшего синода за особенное, постоянное попечение о благоустройстве Московской духовной академии, но лучше бы вместо благодарности — давно ожидаемое разрешение!

Когда Филарет узнал о решении ставить в Новгороде памятник «Тысячелетие России», не очень одобрил, написав Антонию, что сие «предприятие не от высокого мудрствования произошло», выделил от епархии весьма скромное пожертвование на этот монумент. По-своему он был прав. Сейчас мы уже привыкли, что в Новгороде стоит микешинский шедевр[13], а тогда идея создания памятника с множеством фигур из десяти столетий русской истории вполне могла отпугивать: о многих персонажах не было единодушного мнения — включать ту или иную фигуру в русский пантеон или не включать. Взять, к примеру, Ивана Грозного, которого, как известно, на памятнике вообще нет — наше общество до сих пор расколото на два полярных лагеря: одни проклинают первого русского царя, сочиняя новые его злодеяния, другие готовы хоть сейчас провозгласить Ивана Васильевича святым. Так что идея была хорошая, но не безупречная…