Филип Дик: Я жив, это вы умерли

«Я верю, что после смерти Реальность наконец откроется нам. Карты будут перевернуты, партия закончена, и мы ясно увидим то, о чем раньше только подозревали, что мы мельком видели в тусклом зеркале. Как раз об этом говорят апостол Павел и Бардё Тодол. И даже Винни-Пух утверждает, что мы все однажды снова окажемся на другом краю леса, там всегда будут играть маленький мальчик и его медвежонок. Я верю в это. На самом деле, это единственное, во что я верю. И даже если я ошибаюсь и прав Лукреций („Мы ничего не почувствуем, потому что нас уже не будет“), тем хуже: меня не будет, и я не смогу разочароваться. И все же я останусь в выигрыше. Однако это не пари: у меня нет выбора, и у вас тоже».

Но епископ не мог ждать этого момента, чтобы раскрыть карты, и он уже не доверял ни апостолу Павлу, ни Винни-Пуху; Пайк хотел получить сведения из первых рук. Готовые на все, чтобы избавиться от чувства вины, епископ и Марен сошлись со спиритами, и приблизительно через полгода после смерти Джима-младшего начали рассказывать о том, что он вернулся. Покойный говорил с ними, он их простил, он хотел, чтобы они были счастливы. Пайк, для которого существовало лишь то, о чем было написано в книге, или то, что послужило материалом для ее создания, даже подписал договор с издательством, обязуясь представить книгу, в основу которой должен был лечь его опыт общения с потусторонним миром. Он продолжал интересоваться вопросом подлинности христианства; «подлинность» — это слово, которое он сам употреблял, и которое Дик находил нелепым, неполновесным, слишком современным и относящимся к битве, что разворачивалась в душе его друга. Епископ рассчитывал, что Джим-младший поможет положить конец его сомнениям. Находясь на той стороне, он сможет сказать ему, является ли Иисус сыном Божьим, или он был всего лишь проповедником, распространяющим идеи секты наркоманов.

«Какое безумие! — подумал Дик. — Какое трогательное безумие: использовать своего собственного умершего сына в качестве справочника, чтобы уладить исторический вопрос!» Но в глубине души он знал, что, оказавшись в подобной ситуации, он сделал бы то же самое, что он всю жизнь искал именно такой справочник и что речь идет о чем-то большем, нежели об историческом вопросе, речь идет о вере или об ее утрате, другими словами, о жизни и смерти епископа. Потерять Христа означало для Пайка потерять все, даже если он уже и говорил, с серьезной невозмутимостью бизнесмена, предвидящего реконверсию, о возможном отказе от духовного сана и о переходе в частный сектор — он так и говорил: «в частный сектор».

Пайк убедил Дика и Нэнси поприсутствовать на одном из сеансов с участием женщины-медиума, которую ему рекомендовали. Филип нехотя согласился, ему было тяжело видеть, как столь блестящий и столь близкий ему по духу человек под властью страха погружается в верование, которое сам Дик считал нелепым. «Подумать только, — размышлял он, — епископ так же свято верит в посмертные заявления своего сына, как апостолы или я сам уверовали в воскресение Христа. Да кто я такой, чтобы осуждать его плохо обоснованную веру и пожимать плечами, когда существует подобное же отношение к моей собственной вере?»

Женщина-медиум жила в Санта-Барбаре. Это была старая ирландка. Она утверждала, что посылает все свои доходы от этой деятельности в ИРА. Во время сеанса Фил и Нэнси делали записи, которые должны были помочь епископу при написании его будущей книги.