Филип Дик: Я жив, это вы умерли

Весной 1967 года Нэнси родила девочку, которую окрестили по-вагнеровски Изольда Фрея, но звали исключительно Изой. Рождение дочери усилило напряженность между Диком и его женой, возникшую из-за стремления последней к независимости. Пока жена оставалась дома, читая книги, которые он выбирал для нее, слушая музыку из его коллекции и терпеливо ожидая, когда супруг наконец выйдет из своего кабинета, Филип изумлялся тому, насколько их вкусы совпадают, и провозглашал Нэнси самым отзывчивым и душевным человеком в мире. Но когда жена нашла себе работу на неполную рабочую неделю, перестала проводить все дни дома и заботиться о супруге (сперва сильно удивляясь тому, что его это удивляет, а затем и возмущаясь тем, что его это возмущает), Дик начал спрашивать себя, не является ли она тоже, как и Анна, шизофреничкой. Рождение ребенка должно было бы изменить эту унизительную для него ситуацию, когда жена считала Филипа неспособным ни заработать достаточно денег для содержания семьи, ни заменить молодой женщине целый мир, однако по отношению к дочери он оказался просто невероятно ревнивым. Дик боялся одновременно, что Иза вытеснит его из сердца Нэнси, а Нэнси — отберет любовь Изы. Он привык относиться к жене как к ребенку и свысока поучал ее, ссылаясь на свой педиатрический опыт, состоявший в основном из воспоминаний о рано умершей от голода сестре; не проходило и дня, чтобы Филип не вспомнил об этой трагедии. Нэнси кормила ребенка грудью. С одной стороны, Дик это одобрял, так как его собственная мать ничего подобного не делала, с другой стороны, он чувствовал себя обделенным, поскольку не мог соперничать с Нэнси, и дошел до того, что начал считать каждую порцию материнского молока провокацией. Ему давали понять, что он лишний. Чтобы восстановить равновесие, Филип вооружился бутылочками со смесью и тайком скармливал их Изе, прижимая дочку к себе, повторяя, что он ее папа, что он ее любит и никогда не бросит. Реакцией ребенка на этот двойной режим питания и эти беспокойные слова поддержки явилась голодовка, которая, разумеется, взволновала родителей.

— Слишком много суеты вокруг малышки, — объявил врач, не подозревая, что его благоразумный диагноз погрузит отца в тоскливое состояние выбора между чувством вины и злобой.

— Я параноик, — жаловался Филип Дик, — а затем добавлял: — И к тому же я женился на ненормальной.

Надеясь успокоиться, Филип начал шарить в аптечном шкафчике и принимать таблетки. Он делал это для того, чтобы придать себе сил, поднять моральный дух, встретиться лицом к лицу с Другим; чтобы работать и отдыхать; чтобы засыпать и просыпаться. Дика называли наркоманом, и не зря, но он боялся ЛСД, как черта, хотя и много рассуждал о его достоинствах, курил марихуану только из-за социальных условностей и предпочитал лекарства. Ему нравилось и то, что они созданы на научной основе, а также относительное постоянство их действия. Еще в «Бегущем по лезвию бритвы» Дик снабдил американские дома будущего компьютерами, которые, будучи соединенными с нейронами пользователей, давали тем возможность выбирать настроение из на редкость богатого каталога. Аппарат настраивался таким образом, чтобы человек радостно просыпался, подобно героям рекламы матрасов или напитков для завтрака. В случае супружеской ссоры можно было выбирать между депрессантом, успокаивающим гнев, и стимулятором, позволяющим выйти победителем в споре. Сомневающийся мог обратиться к программе «Дух решения», которая помогала ему. Некоторым особо продвинутым пользователям предлагались пиратские программы вроде «Депрессия и бесплодное самобичевание», которую затем можно было изменить с помощью программы с громоздким названием «Открытие множества возможностей, которые таит в себе будущее, что позволяет вызвать новый прилив доверия к жизни».