Филипп Август

– Великодушное чувство внушило вам этот поступок. Я не сомневаюсь, что цель ваша – благо короля и его государства. Но несмотря на то, я не могу и не должна поступать так, как вы от меня требуете.

– А между тем, если вы любите своего супруга, если боитесь отчаяния и сердечных мук, которые гораздо мучительнее разлуки, то у нас ничего другого не остается, кроме этой крайней меры.

– Выслушайте меня, – возразила королева. – Я слабая, неученая и немощная женщина и не сумею, быть может, дать ответ на ваши умные и мудрые речи. И потому лучше будет, если я вам прямо выскажу, почему, несмотря ни на что, я останусь непоколебимой и не соглашусь на разлуку, хотя в противном случае я сама потребовала бы того, не ожидая ваших советов. Знайте же: я считаю себя законной женой Филиппа, короля французского; ни моя честь, ни его честь не допускают, чтобы я могла быть чем-нибудь другим с той самой минуты, когда перед алтарем храма в Сен-Дени руки наши были соединены в присутствии всех прелатов Франции. Тогда я дала клятву, что никогда добровольно не оставлю супруга и всегда буду покоряться его воле. Эту клятву я хочу сдержать. И пусть его мудрость будет судьей, а не моя: пускай его воля решит. Если настанет время, когда он признает необходимостью пожертвовать нашим счастьем для блага государства, будьте уверены, отец мой: я уступлю без сопротивления и унесу мое горе в могилу, куда не замедлю отправиться. Но пока я еще жива, не могу допустить, что существует другая королева Франции и что не я законная жена Филиппа. Никогда не смогу я забыть, что моя первая обязанность повиноваться ему. Нет, Филиппу принадлежит право решать. Он действовал по велению своего рассудка и воли, и не мне, его законной жене, отказывать ему в повиновении или стараться поколебать его право. Не рассчитывайте на это.

Королева говорила спокойным и твердым голосом, только блеск ее глаз и пылающие щеки выдавали жестокое волнение, терзавшее ее сердце.

– Однако позвольте, ваше величество… – начал Герен.

– Я не вправе слушать вас долее, – сказала королева с достоинством и энергией, которых нельзя было ожидать от свойственных ей кротости и застенчивости. – Я приняла решение, и оно непоколебимо. Но я чувствую себя нехорошо, – промолвила она, вставая с места и бледнея, – мне хотелось бы остаться одной.

– Еще одно слово, умоляю вас, – сказал Герен почтительно.

– Мне дурно, прошу вас, позовите моих дам, – возразила королева, заметно побелев и покачнувшись.

Герен хотел повиноваться, но увидев, что королева зашаталась, вовремя подхватил ее. Агнесса, пережив жестокий удар, упала в продолжительный обморок, подобный смерти.

Испуганный Герен созвал фрейлин и, передав королеву им на руки, удалился в сопровождении пустынника, невольно удивляясь кротости и твердости, которые выказала молодая женщина при столь жестоких обстоятельствах.

– Что же вы теперь посоветуете мне, Бернар? – спросил Герен, останавливаясь на последней ступеньке крыльца.

– Ничего более, сын мой, если ты не желаешь подвергать бесполезной пытке эту несчастную женщину. Она непреклонна в своей решимости, а так как у меня никогда не было наклонности раздирать сердце ближних, то я не хочу более вмешиваться в это дело. Прощай, я отправлюсь в замок Куси-Маньи, где меня ожидает молодой безумец, которому я спас жизнь, чем, боюсь, не оказал ему большой услуги.

– Но, почтенный отец, не пешком же вы отправитесь туда! Дорога дальняя, а у меня в конюшне найдется лишний лошак к вашим услугам.

– А отчего же не пешком? – возразил старик. – Наш Спаситель тоже ходил пешком, когда сошел на землю для нашего спасения, а ведь мы не стоим его, монсеньер.

Глава VIII

В те времена леса Куси-Маньи простирались по холмам, долам и равнинам. Ныне леса заменены полями, виноградниками и лугами, и солнце проливает свои лучи на землю, некогда затененную непроницаемой листвой столетних дубов.

По этому лесу проходили, пересекаясь, две дороги, а от них по всем направлениям разбегались бесчисленные тропинки, образовывая настоящий лабиринт; между ними вздымались дремучие дебри, куда, похоже, не ступала нога человеческая и где существовали надежные, почти недосягаемые пристанища для беглых солдат и разбойников.

В одно прекрасное июльское утро вдоль проложенной дороги шел один человек. Быстро оглядевшись вокруг, он вдруг повернул на тропинку, ведущую в самую чащу. В руках у него был арбалет, тогда еще новое изобретение, и он с таким вниманием осматривал кустарники, что его можно было принять за охотника, отыскивающего следы серны.

– Проклятые дуралеи! – пробормотал он, внезапно остановившись в большом замешательстве. – Что мешало получше ломать ветви для обозначения своего логовища. Ну как тут их отыскивать? А, вот она!