Филипп IV Красивый. 1285–1314

После этого Ги де Дампьер и не думал оспаривать сюзеренитет короля Франции. Он даже принял крест, чтобы сопровождать Святого Людовика в Тунисе, среди великих вассалов королевства. Его отношение к Филиппу Смелому также было обычным. Но он был феодально настроенным князем в то время, когда феодализм был на исходе! Более того, он был хозяином Фландрии, экономика которой оставалась острием копья Запада на протяжении большей части XIII века, с вытекающими отсюда политическими последствиями и событиями. Фламандская суконная промышленность занимала ведущее место, но также велась интенсивная и разнообразная коммерческая деятельность. Сельская местность была плодородной и тщательно возделывалась. Рыболовство и рыбоводческие хозяйства обеспечивали дополнительные ресурсы в то время, когда соблюдались постные дни. Процветание городов было беспрецедентным. Их было пять, чья роль станет решающей в последующих событиях: Брюгге, Гент, Ипр, Лилль и Дуэ. В каждом из них была установлена почти наследственная система олдерменов[207]. По мере становления системы, близкой к капитализму, разрыв между богатыми патрициями и торговцами увеличивался. Оптовики, хотя еще не были монополистами, навязывали свои требования мелким производителям и розничным торговцам. Принадлежа к местному патрициату, им было легко облагать население налогами, что иногда приводило к бунтам, которые быстро подавлялись. Эти влиятельные фламандские олдермены напоминают своих коллег из Serenissima Repubblica di San Marino[208], которые избирали своего ежегодного дожа и делили власть по взаимному согласию. Поэтому легко понять, как трудно им было переносить власть графа! Они были по-своему демократами, и благодаря уступкам, добытым силой или купленным у графа, их города превратились в своего рода республики венецианского типа по тем же причинам экономического могущества. К счастью для Ги де Дампьера, они завидовали друг другу; он пытался использовать их соперничество, а также гнев торговцев против патрициата. Таким образом, он вступил в конфликт с олдерменами Брюгге, Ипра и Гента, полномочия которых он хотел ограничить. Олдермены этих городов обжаловали решения графов у короля Франции, как это позволяло им феодальное право. Филипп III Смелый, в силу своего сюзеренитета, выносил различные решения, иногда в пользу Ги де Дампьера, иногда в пользу коммун. В общем, он позволил олдерменам выкупить спорные права, причем по высокой цене, поскольку знал, что граф Фландрский нуждается в деньгах. Он не собирался причинять вред такому преданному вассалу и не собирался присоединять богатое графство.

Все изменилось с воцарением Филиппа Красивого. То, что он потребовал от фламандского дворянства и городов гарантировать присягу Ги де Дампьера, не вызывало тревоги. Начиная с битвы при Бувине, короли Франции поступали так же. Это была элементарная предосторожность, учитывая политическую систему, характерную для Фландрии: сочетание сельских, светских и церковных владений, городов, управляемых самостоятельно или разделяющих власть с лордами, и вотчин, подчиненных непосредственно графу и составляющих его собственный домен. Филипп Красивый провел объективный анализ этой ситуации. Эта административная и фискальная сложность оскорбляла его вкус к порядку; она мешала его грандиозному замыслу по объединению королевства. Он также прекрасно понимал, что графство Фландрия представляло собой агломерацию совершенно несхожих по своим интересам и традициям групп населения, одни из которых смотрели на империю, от которой они были искусственно оторваны, а другие лишь незначительно отличались от французов языка д'ойль[209]. И, прежде всего, что графская власть не имела под собой основания именно по этой причине. Тем не менее, эта власть была ему неприятна, как и власть короля Англии в Гиени. Как уже было сказано, ему было трудно смириться с тем, что два крупнейших феодала его королевства были квази-суверенами на своей территории. Отсюда трудности, которые он создал Эдуарду I, уловки, которые он использовал, конфискация Гиени и вооруженный конфликт, который привел к этому. В отношении Ги де Дампьера он использовал другую тактику, более тонкую и осторожную, не менее грозную, но последствия которой должны были отравить его правление и правление его преемников. Следует добавить, что процветание фламандских городов привлекало его и распаляло жадность, а Ги де Дампьер, старый рыцарь, чье сердце было несгибаемо, показался ему легкой добычей. Не без некоторой грусти я пишу эти строки, зная, насколько вероломство этого короля, который умел быть столь великим в своем представлении о государстве, смутит читателя. Оправдывает ли страсть к созданию могущественного государства некоторые методы, недостойные обычного человека? Исключает ли государственный разум моральную честность? Но история — это не суд присяжных, и, если уж на то пошло, историк не может быть ни прокурором, ни адвокатом, а всего лишь клерком.