Филипп V. Взлет и падение эллинистической Македонии

Почти все греки одобрили условия мира. Возражали одни этолийцы. Да и то не впрямую, исподтишка. Почему именно те греческие города, что входили в Этолийский союз, объявляют свободными, спрашивали они. Римские гарнизоны под шумок проникли в ключевые пункты Эллады – Халкиду на острове Эвбея, Коринф на Истме и Деметриаду на берегу Малийского залива. Когда-то Антигон Досон цинично назвал эти города «оковами Эллады». Выражение знали и помнили. Получалось, что теперь эти оковы надели на греков римляне?

Слухи доходили до Тита Фламинина. Он приехал вместе с децемвирами в Коринф и там совещался «дни напролет», как пишет Ливий. Следовало убедить греков в дружелюбии. Были подозрения, что Антиох Великий намерен воевать с римлянами. К нему мог присоединиться и Карфаген, которым правил в то время знаменитый Ганнибал в качестве выборного «судьи» – шоффета (так назывались главы Карфагенской торговой республики, они управляли в паре, как римские консулы). В этой ситуации было важно принять правильное решение. Фламинин постоянно твердил, что надо освободить Грецию, если только римляне хотят избавиться от наветов этолийцев и заставить греков себе поверить.

После долгих споров и колебаний было решено возвратить Коринф ахейцам. Однако в Акрокоринфе – крепости на скале, которая господствовала над Истмом и самим Коринфом, решено было оставить римский гарнизон. Такие же гарнизоны оставались в Халкиде и Деметриаде. Уполномоченные объявили, что легионеры останутся в этих городах до тех пор, пока не исчезнет угроза Греции со стороны Антиоха Великого.

Настало время общегреческих Истмийских игр (196 г. до н. э.). На них всегда собиралось много народу, а теперь царило столпотворение. Кто-то пустил слух, что римляне объявят на играх свое решение относительно Греции. Этот вопрос горячо обсуждался. Греки спорили, нервничали, заключали пари. В большинстве своем они не верили, что римляне покинут Элладу. Но вот настал день открытия игр. Перед этим на арену выступил глашатай. Рядом с ним шел трубач. Народ заволновался. Трубач приложил губы к мундштуку и пронзительно затрубил, призывая к тишине. Глашатай, набрав воздуху в легкие, зычно провозгласил:

– Римский сенат и командующий Тит Квинкций Фламинин объявляют всех эллинов свободными, освобождают их от податей и призывают жить по собственным законам, какие только им угодны!

Трудно передать восторг, который охватил греков. Каждый едва мог поверить, что не ослышался. Все переспрашивали друг друга. Опять позвали глашатая. Он повторил то же самое. Раздались крики и бешеные рукоплескания. Плутарх (кажется, не без иронии) пишет, что от всеобщего крика наземь упала и расшиблась большая стая ворон. И с великолепной серьезностью рассуждает, что такое явление вполне возможно из-за внезапного разрыва воздуха вследствие всеобщего вопля. Радость была полной. Никто не понимал, что благодаря римлянам становится участником жалкого фарса, а реальная свобода отнята навсегда.

За играми в тот день следили невнимательно. Восторгам не было конца. По окончании дня все бросились к Титу. Каждый норовил дотронуться до него рукой, передать венок или ленту. Тридцатитрехлетний полководец едва не был растерзан толпой. Плутарх пишет, что Фламинин уцелел только потому, что быстро ретировался и покинул стадион.

Ликование длилось несколько дней. Затем римляне стали улаживать дела с соседними царями и республиками. Тут выяснилось, что они не собираются покидать Балканы. Больше того, вмешиваются в дела государств, до которых им нет никакого дела.

Послам Антиоха Великого было заявлено, что сирийский царь должен оставить азиатские города, перешедшие к нему после разгрома Филиппа или захваченные у египтян. Но главным было предупреждение, что ни сам Антиох, ни его войска не должны переправляться в Европу. Страх перед агрессией Антиоха был для римлян только прикрытием. На самом деле они провоцировали царя и показывали, что заинтересованы сохранить свое влияние на Балканах. Так и воспринял все это Антиох, когда его послы вернулись в Сирию и доложили о результатах переговоров.

Фламинин и римские уполномоченные продолжали дележку Греции. Против Филиппа давно бунтовали пограничные аристократы из македонской области Орестея. После битвы при Киноскефалах оресты заявили претензию на независимость. Римляне ухватились за это и признали притязания справедливыми, а заодно дали независимость эпирскому племени долопов. Самостоятельность обрел и район приморского города Магнесия, примыкавший с востока к Фессалии. Сама Фессалия также упивалась свободой после долгих лет личной унии с Македонией.

Этолийцам все-таки бросили кость: отдали Фокиду и Локриду, две земледельческие области в Греции, многолюдные, но очень маленькие. Если этой подачкой римляне думали привязать к себе этолийцев, то напрасно. Они лишь разозлили обиженных горцев и сделали потенциальными союзниками Антиоха Великого.