Философ, которому не хватало мудрости

— Иди и помоги остальным, старайся изо всех сил, и получишь что-нибудь, не волнуйся.

— Но…

— Иди, ты не будешь разочарован, я тебе обещаю.

Аван удалился, хромая.

— Они только и делают, что тянут одеяло на себя.

— Угу, — сказал Альфонсо задумчиво.

— Поэтому-то и надо быть твердым. Иначе они возьмут верх.

Альфонсо поглядел на хижину и нахмурился.

— Скажи, тебе не кажется, что она как-то странно наклоняется?

— Наплевать. Это не архитектурный конкурс.

— Ну да, ты прав.

Они сделали еще несколько живительных глотков.

— Чего ему от меня нужно? Никакой самостоятельности, — вздохнул Кракюс, увидев Жаси, направляющегося к ним с огорченным видом.

— Итуа говорит, что ты велел плести крышу на земле и класть ее уже готовую, хотя обычно ее плетут прямо на месте. Это что, правда?

Кракюс подтвердил.

— Ты мог бы меня предупредить! Это все-таки меня тоже касается!

— События иногда требуют изменения стратегии.

— Мне надо было знать…

— Каждому своя роль. Иди давай, не ломай голову стратегическими решениями. Сконцентрируйся на своей задаче.

Жаси ушел недовольный и волоча ноги. Кракюс покачал головой.

— В наши дни нелегко найти целеустремленных людей.

— Смотри, смотри, кто идет, — сказал Альфонсо.

К ним шла Элианта.

— Может, она хочет сдаться?

— Может быть…

Она остановилась перед ними.

— Мы остановились, — сказала она.

Мужчины обменялись понимающими взглядами.

— Ты выходишь из игры, так?

— Нет, мы закончили.

В этот момент раздался громкий треск. Все вздрогнули и повернули головы: хижина Кракюса рухнула.

27

«Очнись и приди в себя. Проснувшись же и убедившись, что тебя тревожили только сны, ты вновь пробудись и смотри на все происходящее так же, как ты только что смотрел на сонные видения…»

Конечно, его душевное состояние было неуравновешенным, но сладких слов, что Марк Аврелий неустанно нашептывал ему, было недостаточно, чтобы прояснить его видение ситуации и вывести из лабиринта противоречивых чувств, переплетенных хуже, чем лианы, душившие дерево перед его окном.

Все его существо ненавидело этот народ и кричало о мщении. Но порой какая-то часть его существа испытывала вину за то, что он нарушил внутреннюю гармонию этих людей, ценность которой он понимал, в особенности потому, что сам неспособен был достигнуть ее.

Зеленая птичка села на ветку перед окном его хижины. Это зрелище оживило Сандро, вернуло к действительности, заставило поразиться красоте реального мира. На него внезапно нахлынуло переживание полноты бытия, одновременного ощущения всего, что он видит, слышит и чувствует, и его жизнь на краткий миг засияла яркими красками и обрела неожиданный вкус.

Но вскоре он вновь погрузился в свой далекий от реальности внутренний мир, где безраздельно царили слова, образы и эмоции.

Птица издала резкий звук. Ее перышки были ярко-зеленого цвета, а на макушке торчал желтый хохолок, который колыхался при каждом ее движении. Она казалась какой-то грустной, что в глазах Сандро только придавало больше привлекательности этому крохотному существу.

Внезапно перед глазами возник образ Элианты, но он поспешил его как можно быстрее отогнать.

Он услышал приближающиеся шаги. Птичка упорхнула, и в дверь постучали.

Ворвался Кракюс, точно носорог, переполненный отвратительной грубой энергией. Сандро моментально замкнулся в себе.

Кракюс рухнул в кресло, тяжело дыша. Он обливался потом.

— А, чертова жарища!

Он вытащил флягу, стал пить большими глотками, потом вытер рот рукавом.

Сандро внезапно ощутил, что вторглись в его личное пространство. К отчаянному желанию вновь остаться одному прибавился легкий привкус отвращения.

Он небрежно повернулся к нему спиной.

— Дальше так продолжаться не может, — сказал Кракюс. — Надо ускорить процесс. Когда битва затягивается, солдаты падают духом и начинают бунтовать.

Взгляд Сандро блуждал за окном.

— Метаморфозы — это не война.

— Во всяком случае, пора двигаться дальше. Что у нас на втором этапе?

Птичка вновь села на ветку и положила перед собой огромное зерно тулури. Огляделась, поворачивая голову резкими движениями, точно автомат. Затем начала клевать, зерно вздрагивало каждый раз, когда она касалась его клювом, после чего вытирала его о ветку.

Сандро хотелось бы быть этой птицей, наслаждаться каждым мгновением, ни о чем не заботясь.

— Ну что? — продолжал нетерпеливо добиваться Кракюс. — Что будем делать дальше?

Сандро остро видел, что собеседник раздражен. Он позволяет себе раздражаться, он, который не страдает и ничего не знает о страдании и дилемме, которая терзает его внутри. Ему хотелось выкрикнуть все это ему в лицо, прогнать из хижины с его фляжкой, потом и плохими манерами…

«Никогда не забывай, что ярость не свидетельствует о мужестве, а, наоборот, кротость и мягкость более человечны и более достойны мужа, и сила, и выдержка, и смелость на стороне такого человека, а не на стороне досадующего и ропщущего. Чем ближе к бесстрастию, тем ближе и к силе. Как огорчение, так и гнев обличают бессилие. И огорчающийся, и гневающийся ранены и выбыли из строя».

«Да, — сказал себе Сандро, — я слаб, огорчен, обижен. Я на грани капитуляции».