Философия достоинства, свободы и прав человека

Если окинуть беспристрастным взором всеобщую историю борьбы за права человека, то мы столкнемся с повествованием гораздо более печальным, чем все самые знаменитые шекспировские трагедии, вместе взятые. При этом нельзя не заметить, что победу в поединке с силами зла в конце концов одерживали лишь те народы, которым хватило мудрости проявить общенациональную солидарность, стойкость и последовательность в отстаивании достоинства, свободы и прав человека как сердцевины своих национальных интересов и национальной безопасности.

На бескрайних же просторах Российской (большевистской) империи борьбу за достоинство и свободу человека вели, по ироничному утверждению одного видного российского сановника, лишь нищие и философы. Но при этом ни первые, ни вторые никогда не были в фаворе или в чести у российского (советского) народа. Поэтому всякий раз в этом неравном поединке победу одерживала роковая для этой державы традиция. Традиция, вошедшая в «плоть и кровь» национального архетипа. Традиция, которая обращала на себя пристальное внимание отечественных журналистов, писателей и мыслителей, а также не осталась незамеченной для иностранных наблюдателей и путешественников. Интересное наблюдение за действием подобной традиции, бережно пронесённой народом в неизменном виде сквозь царскую и советскую эпоху и проявившую себя в стереотипе его поведения уже и на постсоветской стадии его жизнедеятельности привёл в упомянутой книге В. А. Коротич: «Народ любит тех, кто в нем растворен и ему понятен. Не могу избавиться от ощущения, что к вождям так называемого путча ГКЧП в августе 1991-го отношение в массах стало постепенно куда более сочувственным, чем бывало оно к академику Сахарову. Это историческая традиция, и для прогнозирования политического процесса очень важно понять, с кем народ себя идентифицирует». А народ всегда идентифицировал себя с грубой и беспощадной силой, что лучше всех правителей Российской (большевистской) империи, к слову сказать, понял именно Сталин.

Своё бессилие в борьбе с этой отечественной напастью одним из первых признал император России Александр I (1777–1825), заявив, что «если бы цивилизация была более развитой, я бы прекратил крепостное право, даже если это бы мне стоило головы». Иными словами, просвещённый монарх оценил рабское состояние многомиллионного населения России в качестве единственно приемлемой формы удержания последнего в некоем состоянии верноподданности и мирного сосуществования, начисто при этом отметая правовые нормы и правовое воспитание как метод государственного управления страной. По всей видимости, уже в этом признании русского царя содержался ответ на многие вопросы российской истории: в империи отсутствовал какой-либо иммунитет к мгновенному выходу народа из состояния подчинения и гражданского мира. Очевидно, что российское общество было подвержено тяжкому и неизлечимому недугу, диагноз которого заключался в полном и безусловном отторжении Права как наиболее оптимальной формы национального бытия. Как справедливо по этому поводу заметил видный российский правовед Борис Николаевич Чичерин (1828–1904): «Сознание права не находило почвы в России». Образно говоря, империя дышала инстинктивной неприязнью к Праву, к ценностям западноевропейской цивилизации. По сути, впору говорить о некой патологии менталитета, пораженного вирусом нетерпимости к более высокому уровню культуры человеческих взаимоотношений.