Философия достоинства, свободы и прав человека

Итак, под Русской Системой в настоящей работе понимается такой стереотип массового поведения большинства населения Российской (большевистской) империи, который из века в век в качестве неизменной самовоспроизводящейся исторической колеи, неумолимо повторяющейся матрицы жизнеустройства и мировидения предопределяет судьбу населения страны невзирая на смену исторических эпох, экономических укладов, форм государства, политических режимов и прочих атрибутов социального бытия и характеризующийся при этом жестокосердием, бездушностью, бездумностью и безответственностью по отношению к судьбе друг друга, а любая созданная на основе этого стереотипа поведения держава — полным пренебрежением к достоинству, свободе и правам человека.

Одну из типичных черт Русской Системы очень точно сформулировал ещё в бытность государственным секретарем Российской империи М.М. Сперанский, отметив, что наши законы писаны в Афинах или в Англии, а наша система управления заимствована у Турции. Жестокость, бездушность российского государственного бытия, не воспринимавшего нормы своего же самодержавного законодательства, всегда поражали наблюдательных и просвещенных современников той эпохи. Иную черту этого феномена сформулировал другой видный сановник империи граф Александр Христофорович Бенкендорф (1783–1844). Его слова о том, что «законы пишутся для подданных, а не для государей» вполне могли бы стать девизом, под знаком которого протекала вся история империи, в том числе и на стадии её «советской редакции». Действительно, законы испокон веков использовались лишь в качестве жесткого, беспощадного и принудительного корсета на теле империи, которая в противном случае могла мгновенно утратить все свои многочисленные рельефные очертания и расползтись в разные стороны как бесформенный студень. Итак, законы употреблялись в качестве удавки и узды для народа, но никак не как средство регулирования отношений между государством и человеком, развития народа. Естественно, что в подобном случае законы не распространяли своё действие на государей.

Выразительную характеристику отношения к законам последнего российского императора Николая II (1868–1918) дал товарищ министра внутренних дел Российской империи, член Государственного совета, действительный статский советник Владимир Иосифович Гурко (1862–1927). В частности, в своей книге «Царь и царица» он отметил: «До учреждения народного представительства, от воли Государя зависело самовластно и единолично отменить закон и издать новый, но поступить вопреки действующему закону он права не имел. Между тем, Николай II до самого конца своего царствования, этого положения не признавал и неоднократно, по ничтожным поводам и притом в вопросах весьма второстепенных, нарушал установленные законы и правила совершенно игнорируя настоятельные возражения своих докладчиков.

Видя в себе, прежде всего, помазанника Божьего, он почитал всякое свое решение законным и по существу правильным. «Такова моя воля», — была фраза, неоднократно слетавшая с его уст и долженствовавшая, по его представлению, прекратить всякие возражения против высказанного им предположения.

Regis voluntas suprema lex esto (в переводе с латинского сие означает «воля монарха — высший закон») — вот та формула, которой он был проникнут насквозь. Это было не убеждение, это была религия…