Философия достоинства, свободы и прав человека

Большевизм — инстинктивное порождение практики российской жизни точно в такой же степени, как марксизм — европейской политической мысли. Большевизм — это вырвавшееся наружу социально-психологическое заболевание, нравственная патология населения Российской (большевистской) империи. Исследованию сугубо русских корней большевизма посвящен специальный раздел книги историка Ю.Н. Афанасьева «Опасная Россия», в котором, в частности, автор отмечал, что «глубокая укорененность большевизма (ленинизма, сталинизма, тоталитаризма) в русской почве вылилась в грандиозный социальный эксперимент XX столетия, масштаб и последствия которого в полной мере измерить и оценить, видимо, еще предстоит». Посему все попытки сбросить вину за реальные преступления российского большевизма на теорию европейского марксизма вполне укладываются в прокрустово ложе традиционного образа мысли и действий: в национальной трагедии обязательно должны быть обнаружены рука, заговор, происки, протоколы и так далее каких-то инородцев, иноверцев, инакомыслящих. Ныне традиция сия переживает очередной ренессанс. Но несмотря на эту оную, уже ни у кого в мире не вызывает сомнений: большевистская идеология и практика по своей сути порождение российской истории и никакого отношения к марксизму, уходящему своими корнями в европейскую историю, не имеют. На всех своих форумах вожди большевистской державы к месту и не к месту цитировали Маркса. Их можно понять: им нестерпимо нужно было прикрыть именем какого-либо гения своё неимоверное невежество и явную историческую несостоятельность. Вот тут-то очень некстати для своей посмертной репутации и подвернулся Маркс. Последнее дало повод И.М. Губерману обронить следующие нелицеприятные строки:

Мне Маркса жаль: его наследство
свалилось в русскую купель;
здесь цель оправдывала средства,
и средства обосрали цель.

Как было кем-то образно замечено: правда у всех народов одна и та же, но у всякого народа есть своя особая ложь, которую он именует своими идеалами. Большевизм и есть та глубоко своя, глубоко народная, глубоко национальная ложь, которую население империи возвело в ранг своих идеалов. Возможно, что народ в сердцах и не жаловал тех или иных большевистских вождей, но вместе с тем сам большевизм как отношение к жизни, как способ жизнеустройства и мировосприятия, как стереотип поведения стал новой религией, состоянием ума и души преобладающего числа крестьянского населения бывшей Российской империи именно потому, что стал наиболее адекватной формой выражения их менталитета. Как справедливо в связи с этим заметил Н.А. Бердяев: «Большевизм есть состояние духа и явление духа, цельное мироощущение и миросозерцание». Кто-то довольно едко заметил, что в основе большевизма лежит ложь, ненависть и принуждение. Вероятно, именно эти качества души на протяжении всей истории империи требовали своего выхода на авансцену общественной жизни, но вырваться из оков более или менее жесткого абсолютизма смогли лишь с наступлением очередной русской смуты. Поскольку это историческое событие стало проявлением глубоко припрятанного доселе состояния души, то, вероятно, потому-то оно и получило со временем более или менее благопристойное наименование Великой Октябрьской социалистической революции и соответствующую историографию, мифы и легенды, облагораживающие реальные события и действующие силы этой, несомненно, трагической страницы в книге жизни нашего народа.