Философия и событие. Беседы с кратким введением в философию Алена Бадью

– Теперь я хотел бы поставить Вам более общий вопрос, который, несомненно, вернут нас к Платону. Нельзя ли сказать, что всякий философ отправляется от субъективного контакта с истиной, то есть, в каком-то смысле, своей личной точки встречи с истиной? И именно эту точку он пытается передать через свою философию. Но в то же время в глубине души он знает, что она является непередаваемой, поскольку это исключительно его личный контакт с истиной. Не этим ли объясняется то затруднение, с которым сталкивается Платон, когда пытается определить Идею Блага? Не рискуем ли мы прийти в этом пункте к невыразимому?

– Да, мы на самом деле приходим к пункту невыразимости. Это случается во многих философских построениях. Достигается точка, являющаяся предельной реальной точкой. Она, в соответствии с тем, что говорил Лакан, не поддается символизации. Например, Спиноза указывает на такую предельную точку, то есть на интеллектуальное созерцание Бога, но не представляет ее в реальном созерцании. Это доказывается тем, что лучшим приближением к ней является блаженство, испытываемое в математическом знании. Но математическое знание относится ко второму роду познания, а не к третьему. То есть созерцание предельной точки ускользает. Что касается Платона, он в «Государстве» специально заявляет, что может предложить лишь образ Блага, и больше ничего.

«Имманентность истин» в определенной части станет попыткой описать максимальную окружность вокруг этой точки – надеясь, что удастся снять ее невыразимость. Речь будет о том, чтобы сделать ее как можно менее невыразимой и, соответственно, как можно более передаваемой. В настоящий момент я не знаю, как далеко смогу продвинуться в этом направлении.

– Вы этом Вы – не платоник: Вы хотите передать Ваше предельное созерцание, тогда как Платон отказывается от этого.

– Платон исходит из философского опыта, и необходимость его передачи, по его мнению, является внешней этому опыту. Вот почему он утверждает, что надо будет принудить философов стать политиками и педагогами. Когда их приводят к Идее блага, у них только одна мысль – остаться при нем! Эта необходимость передачи, которая возникает вне самого опыта истины, является для Платона социальным и политическим требованием. Необходимо, чтобы этот опыт мог разделяться на уровне общей организации общества. Если его не передавать, люди останутся под гнетом господствующих мнений. Следовательно, нужно «развращать» молодежь – в том смысле, в котором это делал Сократ, то есть предлагать ей средства, позволяющие не служить господствующим мнениям. Я полностью разделяю эту точку зрения на философию. Я, как известно, сильно привязан к философской дидактике.

У Платона есть неясность относительно вопроса о том, какова природа истины. Эту истину он, на самом деле, не высказал. Например, можно ли сказать, что Идея Блага имеет теологическую природу? Известно, что есть противоречащие друг другу интерпретации Платона. Для Галилея и многих других он был образцом научного рационализма. Однако для неоплатоников он стал непревзойденным образцом трансцендентной теологии. Эти расхождения объясняются тем фактом, что сам Платон немногое сказал о той истине, о которой вел речь.

Для меня же истины существуют, я характеризую их, я говорил и буду говорить совершенно открыто – в «Имманентности истин» – о том, как и почему они существуют. Верно то, что передача здесь сложна. Ведь надо передать то, что истины, покуда они существуют, являются исключением из всего остального. Платон ведь сам представляет Идею Блага как нечто исключительное. Идея Блага – это уже не Идея! Она значительно превосходит Идею по достоинству и мощи, если следовать часто комментируемому отрывку из «Государства». Чем же она может быть? Негативная теология скажет, что это Бог, а о Боге мы ничего сказать не можем. На стороне рационализма мы находим интерпретацию Моник Диксо и многих других – в частности, и мою. Она заключается в том, чтобы показать, что существует принцип умопостигаемости, который не сводится к самой Идее. Идея не может быть принципом умопостигаемости, это ей недоступно.

Платон – это фигура основателя, и он крайне важен для меня. Но надо признать, что он уклончив. Он выявляет двусмысленность, которая, в общем-то, способствует диалогу, поскольку мы никогда точно не знаем, кто говорит и кто высказывает истину. Это как поток; но в конце схватывается проблема, а не решение. Мы не знаем точно, за что именно высказался Платон. Это, в каком-то смысле, организованное разочарование. Например, собеседники Сократа в «Государстве» указывают ему на то, что давно пора ему определить эту Идею Блага, о которой он уже так долго рассуждает. И тогда Сократ начинает манерничать и говорит примерно следующее: «Вы требуете от меня слишком многого!».